4. Текстология и развитие замысла альбома «Звуки»
С историей альбома «Звуки» связан ряд текстологических вопросов. Главный из них — проблема двуязычия и отражение в текстах развития замысла, а также аутентичность текстов в сборнике «Пощечина общественному вкусу» и в книге «В. В. Кандинский. Текст художника. Ступени».
а) Двуязычие и история текстов альбома «Звуки»
Кандинский с детства владел немецким языком, который вместе с немецкими сказками усвоил от своей бабушки с материнской стороны. Несмотря на жалобы на недостаточное владение немецким1, художник практически не испытывал языковых трудностей с самого начала пребывания в Мюнхене, и к началу 1910 годов писал на обоих языках, нередко создавая два варианта одного текста2. В период написания стихотворений альбома «Звуки» Кандинский переводил чужие тексты как на немецкий, так и на русский.
Упоминаемая художником хронология русского и немецкого варианта альбома во многом совпадает. Поэтому возникает необходимость в проверке естественно возникающего предположения о том, что тексты «Звуков» были русскими оригиналами3. Для этого могут быть использованы сравнение рукописей и анализ структуры текстов.
При сравнении русских и немецких вариантов стихотворений доводами в пользу оригинальности той или иной версии могут служить следующие особенности: адекватное применение языковых средств (в противоположность переводу-кальке), большая краткость фраз и периодов (внесение дополнений в текст при переводе более вероятно, чем его сокращение), использование эвфонических приемов (прежде всего ассонанса; рифма встречается только в одном из русских текстов) и лексико-семантических новообразований. Осторожность, с которой необходимо подходить к результатам анализа, связана и со значительным количеством германизмов, присутствующих в русских текстах Кандинского мюнхенского периода, — во всяком случае, в теоретических сочинениях. Тем не менее, сравнение может показать явные признаки оригинальности или вторичности того или иного текста. Анализ проведен для всех стихотворений альбома; ниже приводятся три наиболее характерных примера и сведенные в таблицу выводы.
Стихотворение «Видеть» в M не разбито на абзацы (в К структура тщательно разработана: четырнадцать абзацев, два из них с дополнительным отступом):
| Синее поднялось, поднялось и упало. Острое, тонкое свиснуло и вонзилось, но не проткнуло. Ухнуло по всем концам. Густокоричневое повисло будто навеки. Будто навеки повисло. Будто, будто, будто... Будто. Шире разведи руками. Пошире, пошире. А красным платком закрой свое лицо. А, может быть, оно вовсе еще не сдвинулось, а сдвинулся только ты. Белый скачек за белым скачком. А за этим белым скачком еще один белый скачок. Вот нехорошо, что ты не видишь мути: в мути-то оно и есть. Отсюда все и начинается..........Треснуло.......... | Blaues, Blaues hob sich, hob sich und fiel. Spitzes, Dünnes pfiff und drängte sich ein, stach aber nicht durch.
An allen Ecken hat's gedröhnt. Dickbraunes blieb hangen scheinbar auf alle Ewigkeiten. Scheinbar. Scheinbar. Breiter sollst du deine Arme ausbreiten. Breiter. Breiter. Und dein Gesicht sollst du mit rotem Tuch bedecken. Und vielleicht ist es noch gar nicht verschoben: bloss du hast dich verschoben. Weisser Sprung nach weissem Sprung. Und nach diesem weissen Sprung wieder ein weisser Sprung. Und in diesem weissen Sprung ein weisser Sprung. In jedem weissen Sprung ein weisser Sprung. Das ist eben nicht gut, dass du das Trübe nicht siehst: im Trüben sitzt es ja gerade. Daher fängt auch alles an ..................... ....................... Es hat gekracht........... |
Повтор первого слова в К («Blaues, Blaues») и его отсутствие в М, по-видимому, вызваны требованиями эвритмии (в противном случае было бы: «Синее, синее поднялось, поднялось...»). Обращает на себя внимание определение «густокоричневое» (ср. «dickbraunes»), а также фраза «Вот нехорошо, что ты не видишь мути...» (похожая на кальку соответствующей немецкой конструкции: «Das ist eben nicht gut, dass du das Trübe nicht siehst...»). Однако между вариантами есть два более значительных различия. M не имеет повтора слов о «белом скачке» («Und in diesem weissen Sprung ein weisser Sprung. In jedem weissen Sprung ein weisser Sprung»). В то же время, в К отсутствует многократное повторение слова «будто» («Будто навеки повисло. Будто, будто, будто...»).
Таким образом, во многих деталях этого программного стихотворения чувствуется интенсивная переработка текста. В каком направлении она могла идти? Нетрудно предположить здесь развитие формы от более простой к более сложной. Выше отмечалась важная роль ритма и ритмического рисунка текста. О значении, которое автор придавал визуальной форме стихотворения, говорит воспроизведение сложной структуры варианта К в «Ступенях», — в том числе и «лесенки», которую образуют две последних строчки. Ритмический лейтмотив в M — пульсирующий и кумулятивный; повторение, как эхо, бьет в одну точку (»...повисло будто навеки. Будто навеки повисло. Будто, будто, будто... Будто...»; «Шире разведи руками. Пошире, пошире...»). Разработка ритма и повторений в К лаконичнее и богаче. Вместо набегающих звуковых волн — сжатые пары слов («Scheinbar. Scheinbar»; «Breiter. Breiter»), периоды разделены на краткие абзацы, подобные музыкальным тактам. Тема умножения «белых скачков» разрастается: в гуще заклинательных повторов выясняется, что не только «за», но и «в» каждом скачке еще скачок, — развитие, которое более естественно подводит к высказыванию о «мути», «в которой оно как раз и сидит».
Вероятнее всего, русский текст — первый, оригинальный вариант, ритмически и структурно усложненный при переводе. За это говорят и рукописи обоих текстов, хранящиеся в Париже: русский — беловой, а немецкий содержит правку, устраняющую повторы русского варианта (вычеркнуты слова «Scheinbar auf alle Ewigkeiten blieb es hangen. Scheinbar, scheinbar, scheinbar........... Scheinbar»); в Пн над строкой дописана фраза «Und in jedem W[eissen] S[prung] ein w[eisser] S[prung]4.
«Звуки» существуют в двух русских версиях (обе рукописные). Вариант А отличается от М, который близок к кальке с немецкого текста. Варианты A, M и К:
| Лицо. | Лицо. | Gesicht. |
| Даль. | Даль. | Feme. |
| Облако. | Облако. | Wolke. |
| .... | .... | .... |
| .... | .... | .... |
| Стоит человек с длинным мечом. Длинен меч и широк. Очень широк. | Человек стоит с длинным мечом. Длинен меч и широк. Очень широк. | Es steht ein Mann mit einem langen Schwert. Lang ist das Schwert und auch breit. Sehr breit. |
| .... | .... | |
| .... | .... | .... |
| Он часто старался меня обмануть и сознаюсь: это ему и удавалось — обмануть. И, может быть, слишком часто. | Он часто меня хотел обмануть и сознаюсь: это ему удавалось: обман. И, может быть, слишком часто. | Er suchte mich oft zu täuschen und ich gestehe es: Das gelang ihm auch — das Täuschen. Und vielleicht zu oft. |
| .... | .... | |
| .... | .... | .... |
| Глаза, глаза, глаза....
глаза. |
Глаза, глаза, глаза... Глаза. | Augen, Augen, Augen |
| .... | .... | ...Augen. |
| .... | .... | .... |
| Женщина худая и немолодая с платком на голове. Платок козарьком [так!] стоит и оставляет лицо в тени. | Женщина, которая худа и немолода, у которой платок головной, который щитком над лицом стоит и лицо затеняет. | .... |
| Eine Frau, die mager ist und nicht jung, die ein Tuch auf dem Kopf hat, welches wie ein Schild über dem Gesichte steht und das Gesicht im Schatten lässt. | ||
| Женщина тянет на веревке теленка еще | Женщина тянет за собой на веревке теленка | |
| маленького, некрепкого на кривых ножках. Иногда теленок совсем охотно бежит. А то вдруг не хочет. Иногда тянет теленка женщина за веревку. Он нагибает голову, трясет ею и упирается ногами. А ноги слабы и веревка не рвется. | маленького и слабого на кривых ножках. Иногда теленок совсем охотно [пропущено: бежит]. Так и бежит сам собой. А иногда не хочет. Тогда женщина тянет теленка за веревку. А он гнет голову книзу трясет головой и упирается ножками. Ноги слабы, веревка не рвется. | Die Frau zieht am Strick das Kalb, welches noch klein ist und wacklig auf den schiefen Beinen. Manchmal läuft das Kalb hinterher ganz willig. Und manchmal will es nicht. Dann zieht die Frau das Kalb am Strick. Es beugt den Kopf und schüttelt ihn und stämmt die Beine. Aber die Beine sind schwach und der Strick reisst nicht. |
| Веревка не рвется. | ||
| .... | ||
| .... | Веревка не рвется. | |
| Из дали смотрят глаза. | .... | Der Strick reisst nicht. |
| Облако поднимается. | .... | .... |
| .... | Глаза смотрят из дали. | .... |
| .... | Облако поднимается. | Augen schauen aus der Ferne. |
| Лицо. | .... | Die Wolke steigt. |
| Даль. | .... | .... |
| Облако. | Лицо. | .... |
| Меч. | Даль. | Das Gesicht. |
| Веревка. | Облако. | Die Ferne. |
| Меч. | Die Wolke. | |
| Веревка. | Das Schwert. | |
| Der Strick. |
Ряд фраз в M повторяет немецкие конструкции: «...это ему удавалось — обман»; «Женщина, которая худа и немолода, у которой платок головной, который щитком над лицом стоит и лицо закрывает»; «А иногда не хочет»; «Глаза смотрят из дали». В одном случае период расширен («Так и бежит сам собой»), что бывает при переводе. Отмеченные шероховатости M отсутствуют в А, речевые средства которого самостоятельны и органичны. Вместо волнообразных повторов M и К («которая... которой... который...»; «die... die... welches...») в А — прямой порядок слов и повествовательный период из двух фраз.
По всей видимости, взаимоотношения между А и M не были прямыми, если вообще существовали. А и К оба выглядят как оригиналы (нельзя исключить возможность перевода немецкого варианта с А), в то время как M — несомненный перевод с К. Эта непонятная генеалогия текстов может объясняться какими-то внешними обстоятельствами: например, Кандинский при работе над макетом мог не иметь при себе текста А и вынужден был сделать автоперевод с немецкой версии.
«Колокол» — характерный пример двуязычия в поэзии Кандинского.
| Однажды один человек сказал в Покровском: «Никогда, никогда я не сделаю этого».
Совершенно в то же время сказала одна женщина в Васильевском: «Вареная говядина с хреном». Оба они сказали каждый свою фразу, потому что иначе было невозможно. Я держу в руках [вставка чернилами: перо] и пишу им. Я не мог бы им писать, если бы на нем не было чернил. Так находится сегодня моя душа в неразрывной связи с чернилом. Большое сильное здоровое животное, которое находило столько радости в жевании и пережевывании, было оглушено целым рядом следовавших быстро один за другим ударов молотком по черепу. Оно повалилось. Отверстие в теле открыло свободный выход крови. Много густой, клейкой, пахучей крови текло бесконечно долго. Как удивительно ловко была сорвана толстая, теплая, бархатная кожа чудесно-орнаментально покрытая коричново-белой шерстью. Содранная кожа и красное дымящееся пахнущее мясо. Очень плоская, по всем горизонтам плоско скрывающаяся местность. Совсем налево маленький березовый лесок. Еще очень молодые, нежные белые стволы и голые сучья. Повсюду коричневые поля, выпаханные ловкими прямыми полосами. Как раз в середине этого огромного круга маленькая деревушка — всего несколько штук серо-белых изб. Как раз посредине — церковная колокольня. Маленький колокол тянут за веревку и он делает: денг, денг, денг, денг, денг.... |
Einmal sagte ein Mann in Weisskirchen: — «nie, nie tu ich das».
Ganz genau zur selben Zeit sagte eine Frau in Mühlhausen: «Rindfleisch mit Meerretich.» Beide haben jeder seinen Satz gesagt, da es anders nicht ging. Ich halte eine Feder in der Hand und schreibe mit ihr. Ich würde mit ihr nicht schreiben können, wenn sie ohne Tinte wäre. Das grosse starke Tier, welches viel Freude am Kauen und Wiederkauen hatte, wurde durch schnell auf einander folgende, dumpf klingende Hammerschläge auf den Schädel betäubt. Es sank nieder. Eine Öffnung im Leibe Hess freien Lauf dem Blut. Viel dickes, klebriges, riechendes Blut floss unendlich lange. Wie wunderbar geschickt wurde die dicke, warme, samtne Haut mit braunweissen Haaren in schöner Ornamentik bedeckt heruntergerissen. Abgezogene Haut und rotes dampfendes geruchvolles Fleisch. Sehr flaches, in allen Horizonten flach verschwindendes Land. Ganz links ein kleines Birkenwäldchen. Noch sehr junge, zarte weisse Stimme und kahle Äste. Lauter braune Felder, fein in geraden Streifen gepflügt. Mitten in diesem Riesenkreis ein kleines Dorf, nur ein paar grauweisser Häuser. Genau in der Mitte ein Kirchturm. Die kleine Glocke wird an der Schnur gezogen und macht: deng, deng, deng, deng, deng.... |
Стихотворение включает в себя национально окрашенные топонимы (Покровское и Васильевское, замещающие собой Вайскирхен и Мюльхаузен). В русском тексте есть иноязычные конструкции: «Большое сильное здоровое животное, которое находило столько радости в жевании и пережевывании...» («Das grosse starke Tier, welches viel Freude am Kauen und Wiederkauen hatte...»); «Как удивительно ловко...» («Wie wunderbar geschickt wurde...»); «чудесно-орнаментально покрытая...» (ср. «in schöner Ornamentik bedeckt»; в данном случае германизм не связан с переводом); «Очень плоская, по всем горизонтам плоско скрывающаяся местность» («Sehr flaches, in allen Horizonten flach verschwindendes Land»). Колокол звонит «по-немецки» — «денг, денг, денг, денг, денг» («deng, deng, deng, deng, deng», ср. глагол dengeln; не исключена омонимическая аллюзия на «denk» — «думай»).
При суждении о языке оригинала нужно учесть и текстуальные расхождения между версиями. В К есть только два слова, отсутствующие в M — «dumpf klingende [Hammerschläge]» («глухо звучащих [ударов молотком]»). В M таких дополнений три: «вареная [говядина]» (прилагательное добавлено по соображениям эвритмии — ср. «Rindfleisch mit Meerretich» и «Говядина с хреном»); «Так находится сегодня моя душа в неразрывной связи с чернилом» (дополнительный абзац с выделением едва ли мог быть сокращен в случае перевода на немецкий); «[Большое сильное] здоровое [животное]». В Пн была сделана переработка текста («Mitten in [diesem Riesen]kreis ein kleines Dorf, nur ein paar [grauweisser] Häuser. <Punkt> Genau...»). Приведенные особенности текстов позволяют с большой долей вероятности считать русское стихотворение вторичным.
Текстологический анализ позволяет оценить вероятность аутентичности текстов альбома «Звуки» (+++ означает очень высокую степень вероятности того, что русский текст первичен; --- —— то же для немецкого текста; 0 — невозможность суждения):
| Не 0
Весна («Молчи, пестрый человек...») 0 Листья А +++ M ++ Гимн А --- M --- Белая пена -- Видеть ++ Клетка --- Фагот -- Холмы --- Звуки А ++ M --- Мел и сажа +++ Пестрый луг -- Отчего? --- Колокол --- Вода -- Пейзаж +++ Вечер +++ |
Дождь ++
Земля 0 Возвращение +++ Башня +++ Стол + Капля падала со звоном... +++ Взор 0 Весна («Месяц молодой на Западе...») ++ Песня --- |
Таким образом, из двадцати шести текстов одиннадцать с большой долей вероятности могут быть признаны оригиналами (из них семь уверенно); еще одиннадцать стихотворений, скорее всего, являются авторскими переводами с немецкого (для шести это более чем вероятно). Несмотря на условность критериев предлагаемой классификации, она показывает, что тексты альбома «Звуки» не были монолитны и что развитие немецкого и русского вариантов шло параллельно и, скорее всего, примерно одновременно.
б) Тексты, опубликованные в России
Сборник «Пощечина общественному вкусу» включал четыре текста Кандинского, присутствующие как в М, так и в К. Их порядок («Клетка», «Видеть», «Фагот», «Почему?») не соответствует ни одному из авторских вариантов. Сравнение с M доказывает, что это переводы, по стилю и лексике отличающиеся от M и А.
Приведем варианты стихотворения «Клетка» из М, К и «Пощечины...»:
| Это было разорвано. Я взял за оба конца обеими руками и держал концы друг к другу. Вокруг что-то росло. Со всех сторон прямо таки вокруг меня. Но ничего этого не было видно.
Я и думал, ничего нет. А вперед я не мог. Я был как муха под стаканом. Т. е. ничего не видно, а не пройти. Было даже пусто. Совсем одиноким стояло передо мной дерево, скорее деревцо. Листья совсем как медянка зеленые. Крепкие как железо и твердые как железо. Маленькие, кровавосветящиеся, красные яблочки висели на ветках. Вот и все, что было. |
Zerrissen war es. Ich nahm es mit beiden Händen und hielt die beiden Enden an einander. Ringsum wuchs etwas. Dicht um mich herum. Es war aber gar nichts davon zu sehen.
Ich dachte, es Wäre auch nichts da. Aber doch konnte ich nicht vorwürts. Ich war wie eine Fliege in der Käseglocke. D. h. nichts Sichtbares und doch unüberwindlich. Es war sogar leer. Ganz allein stand vor mir ein Baum, eigentlich ein Blümсhen. Die Bütter grün, wie Grünspan. Dicht wie Eisen und ebenso hart. Kleine blutleuchtende rote Äpfelchen hingen an den Zweigen. Das war alles. |
Оно было разорвано. Я взял оба конца в обе руки и плотно их друг к другу держал. Вокруг росло что-то.
Я думал, что ничего и не было. А вперед двинуться не мог. Я был как муха в опрокинутом стакане. Т.е. ничего видимого, а не прорвешься. Было даже пусто. Прямо передо мной стояло дерево, вернее сказать деревцо. Листья как ярь-медянка зеленые. Плотные как железо и как железо твердые. Маленькие кроваво светящиеся яблочки висели на ветках. Вот все что было. |
Практически каждое предложение здесь представляет собой кальку с К.: «Оно было разорвано» («Zerrissen war es»); «Вплотную вокруг меня[.] Но видно не было ничего» («Dicht um mich herum. Es war aber gar nichts zu sehen»); «Плотные как железо...» («Dicht wie Eisen...»). Детали расходятся с M во всех случаях, допускающих несколько вариантов перевода («Вплотную...»; «...как муха в опрокинутом стакане»; «не прорвешься»; «ярь-медянка»). Особенности стиля Кандинского не соблюдены («кроваво светящиеся»; «красные» — опущено).
Три варианта стихотворения «Фагот»:
| Совсем большие дома рушились внезапно. Маленькие дома стояли спокойно.
Толстое, твердое, подобное яйцу, оранжевое облако внезапно повисло над городом. Казалось, оно висело на остром острие высокой худой городской башни. Вокруг него было фиолетовое свечение. Сухое голое деревцо вытягивало к низкому небу свои содрогающиеся и дрожащие сучья. Оно было совершенно черно, как дыра в белой бумаге. Четыре маленьких листка дрожали довольно долго. Но было совершенно безветренно. А когда приходила буря и падало не одно толстостенное здание, развеивалось как пыль, то тонкие сучья были так неподвижны, как на гравюре. Маленькие листки делались твердыми, будто были вылиты из железа. Стая ворон пролетела над городом по воздуху по прямой, как натянутый шнурок, линии. И опять внезапно наступала полная тишина. Оранжевое облако исчезало. Небо делалось режуще синим. Город желтым до слез. И сквозь это молчание звучал только один звук: топот копыт. Тогда всем было известно, что по совершенно пустым улицам бредет совсем одна белая лошадь. Этот звук слышался долго, очень, очень долго. И поэтому никак нельзя было наверное знать, когда он прекращался. Кто знает, когда возникает покой? Возникает-ли он вообще? Вследствие тягучих, растянутых, несколько невыразительных, безучастных, долго, долго из глубины двигающихся в пустоте звуков фагота все делалось постепенно зеленым. Сначала темно и грязновато. Потом все светлее, холоднее, ядовитее, еще светлее, еще холоднее, еще ядовитее. Здания расли [так!] в вышину и делались уже. Все склонялись к одной точке направо, где, быть может, было утро. Было заметно как-бы стремление к утру. И еще светлее, еще холоднее, еще ядовитее становилась зелень неба, домов, мостовой и людей, идущих по мостовой. Они шли безпрерывно, непрестанно, медленно, неизменно, глядя перед собой. И всегда одни. А соответственно этому образовывалась на голом дереве большая, массивная шапка листвы. Высоко сидела эта шапка, и форма ее была плотной, колбасоподобной, кверху выгнутой. И только одна эта шапка была так хлестко желта, что ни одно сердце не могло бы этого выдержать. Хорошо, что никто из идущих там внизу этого не видел. И только фагот старался обозначить эту краску. Он шел все кверху, делался ярким и носовым в своем напряженном звуке. Как хорошо, что фагот не мог достигнуть этого тона. |
Ganz groββe Häuser stbrzten plötzlich. Kleine Häuser blieben ruhig stehen.
Eine dicke harte eiförmige Orangewolke hing plötztich über der Stadt. Sic schien an der spitzen Spitze des hohen hageren Rathausturmes zu hängen und strahlte violett aus. Ein dürrer, kahler Baum streckte in den fiefen Himmel seine zuckenden und zitternden langen Äste. Er war ganz schwarz, wie ein Loch im weissen Papier. Die vier kleinen Blütter zitterten eine ganze Weile. Es war aber windstill. Wenn aber der Sturm kam und manches dickmauriges Gebüde umfiel, blieben die dünnen Aste unbeweglich. Die kleinen Blütter wurden steif: wie aus Eisen gegossen. Eine Schar Krähen flog durch die Luft in schnurgerader Linie über der Stadt. Und wieder plutzlich wurde alles still. Die Orangewolke verschwand. Der Himmel wurde schneidend blau. Die Stadt gelb zum Weinen. Und durch diese Ruhe klang nur ein Laut: Hufeisenschtoge. Da wuβte man schon, daβ durch die gänzlich leeren Straβen ein weisses Pferd ganz allein wandert. Dieser Laut dauerte lange, sehr, sehr lange. Und man wuβte deswegen nie genau, wann er aufhürte. Wer weiβ, wann die Ruhe entsteht? Durch gedehnte, lang gezogene, etwas ausdruckslose, teilnahmslose, lange, lange in der Tiefe sich im leeren bewegenden Tune eines Fagotts wurde allmählich alles grün. Erst tief und etwas schmutzig. Dann immer heller, kalter, giftiger, noch heller, noch kalter, noch giftiger. Die Gebrude wuchsen in die Huhe und wurden schmaler. Alle neigten sie tu einem Punkt nach rechts, wo vielleicht der Morgen ist. Es wurde wie ein Streben dem Morgen zu bemerkbar. Und noch heller, noch kalter, noch giftiger grun wurde der Himmel, die Hauser, das Pflaster und die Menschen, die darauf gingen. Sie gingen fortwuhrend, ununterbrochen, langsam, stets vor sich schauend. Und immer allein. Eine grosse, appige Krone bekam aber dem entsprechend der kahle Baum. Hoch sass diese Krone und hatte eine kompakte, wurstartige, nach oben geschweifte Form. Diese Krone allein war so grell gelb, dass kein Herz es aushalten wurde. Es ist gut, dass keiner der da unten gehenden Menschen diese Krone gesehen hat. Nur das Fagott bemuhte sich diese Farbe zu bezeichnen. Es stieg immer huher, wurde grell und nasal in seinem gespannten Ton. Wie gut das ist, dass das Fagott diesen Ton nicht erreichen konnte. |
Совсем большие дома рушились внезапно. Маленькие дома оставались невредимы.
Толстое, твердое, яйцеобразное оранжевое облако повисло над городом вдруг. Казалось, оно повисло на сотром конце длинного креста высокой худой колокольни и светило фиолетовым цветом. Сухое, голое дерево поднимало к глубокому небу свои дрожащие, тресущиеся [так!] длинные ветви. Оно было черно, — как дыра в белой бумаге. Четыре маленьких листа дрожали временами. Было безветренно — тихо. А когда приходила буря и сметала какой нибудь толстостенный дом, тонкие ветви не дрожали. Маленькие листья делались жесткими: будто из железа вылиты. Прямой линией пролетела в воздухе стая ворон над городом. И опять внезапно все стало тихо. Оранжевое облако исчезло. Режущесиним стало небо. Город желтым от слез. И в этом покое звучал только один звук: удары копыт. Тут все знали, что по совершенно пустым улицам блуждает совершенно одна белая лошадь. Этот звук звучал долго, очень, очень долго. А потому и нельзя было никогда точно сказать, когда он прекращался. Как сказать, когда наступает покой? От тяжких, длинно растянутых, несколько невыразительных, безучастных, долго, долго в глубинах, в пустоте шевелящихся звуков фагота все постепенно делалось зеленым. Сначала глубоко и слегка грязноватого оттенка. Потом все светлее, холоднее, ядовитее, еще светлее, еще холоднее, еще ядовитее. Дома росли кверху и делались уже. Все склонялись к одной точке направо, где быть, может, [так!] было утро. Как бы стремление к утру замечалось. И еще светлее, еще холоднее, еще ядовитее делались небо, дома, мостовая и люди, шедшие по ней. Они шли непрестанно, непрерывно, медленно, перед собой глядя неизменно. И всегда одни. А тому соответственно увенчиваюсь голое дерево большой роскошной кроной. Высоко сидела эта крона и форма ее была плотной, колбасообразной, кверху выгнутой. И только эта крона одна была так ярко-желта, что не выдержать бы этого ни одному сердцу. Хорошо что никто из там внизу идущих не увидел этой кроны. Только фагот стремился обозначить этот цвет. Он поднимался все выше и ярким и носовым стал его напряженный звук. Как хорошо, что фагот не мог достичь этого тона. |
В «Фаготе» также есть многочисленные признаки перевода с немецкого: «яйцеобразное»; «...высокой худой колокольни и светило фиолетовым светом...»; «И опять внезапно стало тихо»; «И в этом покое...»; «...когда наступает покой?» (вставка M отсутствует); «...в пустоте шевелящихся»; «Как бы стремление к утру замечалось»; «...роскошной кроной». Перевод здесь менее тщателен, чем в предыдущих случаях, — допущены неточности (»...на остром конце длинного креста...»; «...безветренно — тихо»; «...тонкие ветви не дрожали»; «Режущесиним...»; «От тяжких...»). Пунктуация небрежна («А. Было...»; «...где быть, может, было...»).
Сходная ситуация и с вариантом текста «Отчего?», напечатанного в «Пощечине...»:
| «Никто оттуда не вышел».
«Никто? «Никто. «Один? «Нет. «Хорошо! А когда я там проходил, там кто-то стоял. «Перед дверью? «Перед дверью. Он и руки расставил. «Да! Потому что он никого не хочет впустить. «Никто туда не вошел? «Никто. «Тот, который руки расставил, там был? «Внутри? «Да. Внутри. «Не знаю. Он только для того руки расставляет, чтобы никто не вошел. «Его туда послали, чтобы никто не вошел? Того, который расставляет руки? «Нет. Он сам пришел и стал там и расставил руки. «И никто, никто, никто не вышел? «Никто, никто. |
«Keiner ist da
herausgekommen.» «Keiner? «Keiner. «Einer? «Nein. «Ja! Aber als ich vorbeikam, stand doch einer da. «Vor der Tur? «Vor der Tur. Er breitete die Arme aus. «Ja! Weil er niemandem hinsinlassen will. «Keiner ist da hineingekommen? «Keiner. «Der, der die Arme ausbreitet, war der da? «Drin? «Ja. Drin. «Ich weiss nicht. Er breitet nur die Arme aus, damit keiner hinein kann. «Wurde er hingeschickt, damit Keiner hineinkann? Der die Arme ausbreitet? «Nein. Er kam und stelle sich selbst hin und breitete die Arme aus. «Und Keiner, Keiner, Keiner ist herausgekommen? «Keiner, Keiner.» |
«Никто оттуда не выходил.
«Никто? «Никто. «Ни один? «Нет. «Да! А как я проходил мимо, один все-таки там стоял. «Перед дверью? «Перед дверью. Стоит и руки расставил. «Да! Это потому, что он не хочет никого впустить. «Никто туда не входил? «Никто. «Тот, который руки расставил, тот там был? «Внутри? «Да, внутри. «Не знаю. Он руки расставил только затем, чтобы никто туда не вошел. «Его туда поставили, чтобы никто туда внутрь не вошел? Того, кто расставил руки? «Нет. Он пришел сам, стал и руки расставил. «И никто, никто, никто оттуда не выходил? «Никто, никто.» |
В сборнике стихотворение озаглавлено «Почему?» и повторяет симметричные переклички варианта из альбома «Klänge»: «Ни один? / Нет. / Да!» (М — «Один? / Нет. / Хорошо!»); «Он руки расставил только затем...» (М — «Он только для того руки расставляет...»).
Германизмы характерны и для московского варианта стихотворения «Видеть»: «Синее, Синее» (в M повтора нет); «По всем концам грохнуло»; «Толстокоричневое...»; «И может быть, еще ничего не сдвинулось: только ты сдвинулся». Все изменения, отличающие К от М, присутствуют и здесь. Наконец, переводчик воспроизвел немецкое написание существительных-имен «стихий» («Синее», «Муть») с прописной буквы.
Таким образом, указанную Линдсеем и Верго возможность того, что публикация в «Пощечине...» является переводом, можно считать доказанной. Кроме того, неряшливая форма, которую имеет в сборнике стихотворение «Фагот», наводит на мысль, что перевод делался в последний момент. Это говорит в пользу предположения о подготовке текстов без участия Кандинского.
Что касается версии стихотворения «Видеть», которая открывает книгу «В. В. Кандинский. Текст художника. Ступени», то ее необходимо сравнить с текстом из «Пощечины». Оформление текстов различно (первым идет вариант из «Пощечины», вторым — из «Ступеней»):
| Синее, Синее, поднималось, поднималось и падало.
Острое, Тонкое свистело, вонзалось, но не протыкало. По всем концам грохнуло. Толстокоричневое повисло будто на все времена. Будто. Будто. Шире раскинь свои руки. Шире. Шире. А лицо свое покрой красным платком. И может быть, еще ничего не сдвинулось: только ты сдвинулся. За белым скачком белый скачок. А за этим белым скачком еще белый скачок. И в этом белом скачке белый скачок. В каждом белом скачке белый скачок. Вот то то и не хорошо, что ты не видишь Мутное: в Мутном то оно и сидит. Отсюда-то все и начинается ........... Треснуло. |
Синее, Синее поднималось, поднималось и падало.
Острое, Тонкое свистело и втыкалось, но не протыкало. Во всех углах загремело. Густокоричневое повисло будто на все времена. Будто. Будто. Шире разставь руки. Шире. Шире. И лицо твое прикрой красным платком. И может быть оно еще вовсе не сдвинулось: сдвинулся только ты сам. Белый скачок за белым скачком. И за этим белым скачком опять белый скачок. И в этом белом скачке белый скачок. В каждом белом скачке белый скачок. Вот это-то и плохо, что ты не видишь мутное: в мутном-то оно и сидит. Отсюда все и начинается .................. Треснуло ...................... |
Текст 1918 года очень близок к публикации «Пощечины...» и расходится с оригиналом из «Звуков»: «Шире, шире» (М — «Пошире, пошире»); «И лицо твое прикрой красным платком» (М — «А красным платком закрой свое лицо»); «вот это-то и плохо» (М — «Вот нехорошо»); отсутствует повтор «будто, будто, будто...» и присутствует взятый из К развернутый период о «белом скачке». Текстуальная близость к тексту из «Пощечины» (включая сюда и время, в котором выдержано действие — «свистело и втыкалось» вместо «свиснуло и вонзилось») не позволяет думать о переводе непосредственно с «Klänge». Предположение С. Комптон о том, что текст для «Ступеней» был взят из «Пощечины общественному вкусу», можно считать фактом.
Это означало, что художник уже не располагал текстами «Звуков» и не полагался на свою память в воспроизведении стихотворения5. Тем не менее, он не перевел текст заново с альбома «Klänge». Можно было бы предположить, что у него не было своего экземпляра (хотя в Москве книга, по всей видимости, была6). Оформление «странички из «Klänge» 1913 г.» не только соответствует К, но и включает гравюру-заставку, взятую, скорее всего, из альбома. По той или иной причине Кандинский решил воспользоваться существующим переводом, отредактировал его и, таким образом, создал четвертый вариант текста.
Примечания
1. Одно из таких упоминаний (по неопубликованному письму к Мюнтер): Weiss Р. Kandinsky in Munich. P. 84.
2. Так, сохранился немецкий вариант статьи «Содержание и форма», помещенной в каталоге второго «Салона» (Lindsay—Vergo, p. 85). Во время пребывания во Франции (1906—07) Кандинский много читал по-французски.
3. См.: Markov V. Russian Futurism. P. 48; Hahl-Koch Jelena. Kandinsky. S. 139.
4. Derouet Ch. et Boissel J. Kandinsky. P. 74.
5. Ср.: «Я никогда не обладал, так называемой, хорошей памятью: с самого детства не было у меня способности запоминать цифры, имена, даже стихи» (Ступени, с. 32)
6. Например, экземпляр «Klänge» № 38, сохранившийся в библиотеке А.Г. Габричевского, был подарен ему автором, причем, вероятнее всего, не в Мюнхене, а в Москве, во время их совместной работы в Государственной Академии художественных наук (сообщено О.С. Северцевой).
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |