Начало будущему может быть положено только на земле

Эти строки Дэблера¹ могут стать эпиграфом к нашему творчеству и к нашим намерениям. Осуществление их последует когда-нибудь, в каком-то ином мире, в ином бытии. Мы на земле можем задать только тему. Первая книга — вступление к новой теме. Конечно, внимательно слушающий уловил за ее скачкообразной, беспокойной, исполненной движения манерой настроение, в котором она была задумана. Этот внимающий нам оказался в окружении источников, таинственно дающих о себе знать то там, то тут подчас потаенным, подчас открытым пением и журчанием. С волшебной палочкой в руках мы следили за искусством прошлого и настоящего и демонстрировали только живое, которого не коснулось условное. Наша беззаветная любовь принадлежит тому, что само собой рождается в искусстве, питается своими собственными соками и не опирается на костыли привычного. Там, где в оболочке условного мы обнаруживали трещину, там мы предрекали, предрекали до тех пор, пока возлагали надежды на таящуюся в ней силу, которая однажды даст о себе знать. С того времени множество трещин вновь зарубцевалось, наши чаяния были тщетны: из других сегодня вновь выбивается живая струя. Но к этому не сводится смысл книги. Испокон веков великое утешение истории — сквозь одряхлевший мусор всегда проталкиваемые природой новые силы; если бы наша задача сводилась лишь к констатации само собой разумеющейся весны нового поколения, мы могли бы спокойно предоставить все уверенной поступи времени; не было бы повода вызывать дух его великой смены нашими кличами.

Мы противопоставляем великим столетиям наше Нет. Мы, конечно, знаем, что этим простым отрицанием мы не можем нарушить серьезную и методичную поступь наук и празднующего свой триумф «прогресса». Мы также не надеемся опередить их, но идем, сопровождаемые насмешливым удивлением современников, окольной тропой, которую, кажется, нельзя назвать и дорогой, и говорим: это столбовая дорога развития человечества. Мы знаем, что толпа не в состоянии сегодня за нами последовать; для нее путь и слишком крут, и непроторен. Но судьба этой первой книги, которую мы хотим выпустить в ее первоначальном виде, хотя нас уже занимает другая работа, научила тому, что уже многие хотят идти вместе с нами. Мы не знаем, когда соберемся для работы над второй книгой. Возможно, лишь тогда, когда мы вновь окажемся в одиночестве; когда новое веяние откажется от намерения индустриализировать девственный лес новых идей. До того, как вторая книга будет написана, многое должно быть отринуто и даже, возможно, оторвано с силой из того, что на протяжении этих лет прицепилось к движению. Мы знаем, что все может быть разрушено, если не уберечь начала духовного воспитания от алчности и нечистоты толпы. Мы стремимся к чистым мыслям, к миру, в котором можно задумать и высказать чистые идеи, не становясь нечистым. Лишь тогда мы или люди, еще более призванные, чем мы, смогут обнаружить второй лик Януса, остающийся сегодня еще скрытым, отстраненным.

С каким удивлением взираем мы на адептов раннего христианства, нашедших в себе силу для внутреннего спокойствия средь оглушительного шума того времени. О подобной тишине мы ежечасно молимся и стремимся к ней.

Ф[ранц] М[арк] март, 1914

Примечания

1. Дэблер Теодор (1876—1934), писатель и журналист, «патриарх немецкого экспрессионизма». Его художественные вкусы определили встречи с П. Сезанном и П. Пикассо (1903—1905 гг.). Был близок к Э. Барлаху. Писал о творчестве П. Клее, О. Кокошки, Ф. Марка, А. Макке, о выставках художников-авангардистов в галерее «Штурм», о коллекции X. Вальдена. С его помощью последний приобрел работы M. Шагала, У. Боччиони. 1928 г. — действительный член Прусской Академии художеств.