3.2.2. Роль поэтических опытов в создании Божественной системы

Малевич создает новую поэтическую форму, которая не вмещается в рамки даже нетрадиционного представления об искусстве слова. Он не идёт по пути визуализации текста, предложенному футуризмом, но смешивает по принципу парадокса различные вербальные выражения человеческой мысли и чувства. Его «литургии» (термин Малевича), «вертописи» (Кручёных), «интуитивные записи» (Лисицкий) — суть соединение поэзии, философского трактата, религиозного откровения. При этом автор свой «тяжелый слог» (Н. И. Харджиев), который многие из современников считали безграмотным, подаёт как новую форму.

Поэзию Малевич включает в супрематическую систему, посвящая этому искусству отдельные теоретические работы («Поэзия», «О поэзии», «Заметка о поэзии, духе, душе, ритме, темпе»). Художник создает литературные произведения по собственной супрематической технологии: «распределение буквенных звуковых масс в пространстве» (125, с. 416). Целью такого творчества должно стать создание новой поэзии, которая позволит «проникать всё дальше и дальше от земли». (там же). Основой поэзии художник считает темп и ритм. Отвергая традиционную организацию поэтического текста (рифму), Малевич предлагает свой вариант: «композицию словесных масс» (125, с. 413—414). Поэзия, по его мнению, должна отказаться от изобразительности, от подчинения смысла текста (выбор слов) — форме (рифме). Новаторскую идею Малевича можно определить как рифмовку слов не по звуковому принципу, но в соответствии с мыслью или откровением автора.

А.С. Шатских пишет о стиле Малевича как о «порывающем с общепризнанными литературными языковыми нормами», кажущемся «неуклюжим, корявым, безграмотным», но при этом обладающем «особым очарованием, если не сказать, магией» (203, с. 16). Дополнительно смысл текстов, часть фраз которых определяется как «не поддающиеся осмыслению» (А. С. Шатских), усложняет ориентация на подчинение творчества идеологическим установкам (например, фамилию Ленина он возводит к слову лень, тем самым, подтверждая значимость второго).

Стихотворение в прозе «В природе существует объём и цвет...» утрированно представляет тенденцию, остро обозначившую себя в XX веке, тенденцию на создания поэтического произведения как примера, который служит практическим доказательством теории. Сюда можно отнести некоторые произведения В. Брюсова, В. Хлебникова, А. Кручёных, ОБЭРИУтов. «Программные» (в буквальном смысле слова) произведения продолжают традицию философской научной поэзии Античности и России XVIII века. Движение чувства в тексте заменяется движением мысли: автор рассуждает о развитии искусства, о возможности материального воплощения божественного Лика, об ожидании «нового человека». Малевич намеренно пренебрегает рифмой, форма создается исключительно содержанием, которое выстраивает из словесной массы философские или искусствоведческие формулы, например:

Гений <-> сила<,> распыляющая массу новых идей<.>
Идея <-> орудие<,> распыляющее массу.
Глаз наш <-> ничтожество, и основывать
На нём видимое и брать за факт
есть ложь.

(«В природе существует объём и цвет...»)

Центральным образом, который даже сложно определить как образ, скорее образ-знак или даже образ-концепт, становится «лик» или «образ». Понимается он Малевичем как новое божественное воплощение человека и одновременно явленное миру существо Бога. «Лик» и «образ» присутствуют только в супрематическом ЧТО-НИЧТО:

...Мир через долгий
Путь образования лика шёл к распылению,
и в распылении было целостное его существо.

В настоящее время ищут образа, который бы
явлен был миру. Но где эти черты<,> где те
формы<,> в которых можно было бы найти
сходство, когда он придёт<,> важно узнать —
Ведь это идеал мира.

(«В природе существует объём и цвет...»)

«Лицо» и «лик» в стихах Малевича соотносятся как внебожественное и божественное. Отсюда отношение к плоти, собственному телу как ненужному, мешающему придатку супрематического духа человека (Я-Бога):

Лицо моё смеётся, и смех тяжит мудрость
Судорогою лица. Этим разделяюсь с природою, ибо
она не улыбается, как гримасы людей, она
совершеннее.

(«Я начало всего...»)

Симптоматично, что у Малевича, как и у Кандинского, появляется стихотворение, описывающее переход в другой мир. «Звуки» мы определяли как фиксацию в слове стихийно-интуитивного процесса перехода в мир Духа, а также как действенную программу, «подаренную» Человечеству.

Стихотворение «Я нахожусь в 17 верстах от Москвы» — это описание превращения художника в супрематическое существо. Жёстко противопоставлены здесь физические и супрематические характеристики бытия: указание точного пространства и времени («Я нахожусь в 17 верстах от Москвы/ Сейчас 3 минуты первого 11 июля 1-ый час 1918») — против движения супрематических фигур («мчались миллионы полос»). При погружении у героя, как и в текстах Кандинского, «отказывают» органы чувств («Я перестал видеть. Глаз потух в новых проблесках»). Совершенно неожиданно в тексте на смену «Я» вдруг приходит «мы» («и мы тревожим его вихрем интуитивных вскипов»). Такая «оговорка», по-видимому, не случайна. В этот момент лирический герой чувствует своё единение с Богом. Дальше в тексте происходит полное слияние, и герой снова определяет себя как «Я», но уже с большой буквы. Новая супрематическая (у Кандинского «духовная») реальность противопоставлена физическому миру и материалистическому мышлению (»...как мелкое зерно старый/ материализм высыпается шелухой...», «Отныне не имею практического мышления/ Таково новое свойство мое и такова организация/ новых идей материального, то что считали/ материальным отныне умерло даже не умерло/ а исчезло»). Лирический герой стихотворения проходит процесс умирания («Многое оказалось не подготовлено уснуло/ и спало в утробе смерти») и нового рождения, а, может быть, воскрешения (»...в буре был поднесён я/ и ощутил зачатие своё...»). Автор специально подчёркивает несоответствие действия и времени. Эта категория исчезает, ведь за одну минуту разыгрывается огромное по силе и масштабу действо, супрематическая симфония космического Бытия. Человек приобщается к вселенскому движению жизни («великому вращению»).

Познав тайну Божьей вселенной. Человек приступает к созданию собственной системы мира: «Художник открывает мир,/ И являет его человеку...». («Художник»). Каким Малевич рисует новый мир? Бытие приобретёт новые качественные и сущностные характеристики. Автор обращает внимание на открытие «нового измерения»: вся материя трансформируется до неузнаваемости, «в новом чуде нет/ Ни солнца, ни звёзд. Потух/ рай». («Не найдя себе начало, я воскликнул...»). Время и пространство «скручиваются» в единый живой организм Я-Бога: «...многомильонные / страницы/ мира будут читаться сразу, ни одна деталь не/ ускользнёт/ из будущего черепа сверхмудрости». («Я начало всего...»)

Н. Заболоцкий в поэме «Деревья» пророчествует о новом мироустройстве: «И правнук мой среди домов и грядок/ Воздвигнет миру новый свой порядок». Поэт пишет о новом сознательном переустройстве мира в соответствии с планом «гордой мысли генерала» (так Лесничий называет Бомбеева). Изменению подлежит всё, даже такие субстанции как воздух. Отметим, что мир у Заболоцкого строится как геометрическое совершенство, напоминающее архитектоны Малевича:

И вот деревья-топоры начинают рассекать воздух
И складывать его в ровные параллелограммы. < >
Так над землёй образуется новая плоскость:
Снизу — животные, взявшие в лапы деревья,
Сверху — одни вертикальные звезды.

Создание нового мира в поэтических текстах напоминает теоретические идеи не только Малевича, но и Циолковского. Философ пишет о преобразовании материков, океанов, даже атмосферы, о преодолении времени, о победе над смертью, о трансформации при помощи разума не только окружающей действительности, но и физического тела человека, о строительстве живого совершенства. Например: «...была даже выработана порода <человека>, которая может жить лишь солнечными лучами. Для неё было бы достаточно одной лучистой энергии светила. Между тем они и мыслили и жили как мудрецы и были счастливы»¹.

Поэзия для Малевича становится не только полем утверждения собственных идей, не только лабораторией по проверке приёмов творчества и принципов мировоззренческой системы, но и важным идеологическим рычагом. Здесь манифестируется и «подтверждается» высшая сущность художника. В поэтической форме, так же, как и в живописной, Малевич стремится создать конкретный осязаемый продукт, вмещающий в себя все смыслы, энергии, измерения Космоса: Всечеловек при помощи технологии «всетворчества» создает, по аналогии, Всеискусство.

Примечания

1. Циолковский К.Э. Живая вселенная. // Вопросы философии. — 1992. — № 6. — С. 152.