Прекращение поиска

Однако дальнейший поиск прервался, так как я уехал в аспирантуру МГУ, а затем на целину, где более четырех лет проработал в газете «Молодой целинник». В 1961 году был создан Целинный край, Акмолинск переименовали в Целиноград, целина обрела второе дыхание. Коллектив редакции, созданный по конкурсу ЦК ВЛКСМ, оказался очень сильным. Здесь я впервые узнал жесткую творческую конкуренцию, когда в печать идет далеко не все написанное тобою. Здесь мы познали и горячий, искренний порыв тысяч целинников и беззастенчивую эксплуатацию энтузиазма со стороны функционеров, в общем — все показные и оборотные стороны жизни. Здесь мне довелось испытать чувства человека, пишущего в корзину.

Вернувшись из Целинограда в Улан-Удэ, я стал работать социологом в Бурятском институте общественных наук, но, съездив в Саяны и написав серию очерков, опубликовал их в журнале «Байкал», и вскоре меня неожиданно пригласили на должность заместителя главного редактора этого журнала. Работа в нем вроде бы не имеет прямого отношения к теме этой книги, но я все же решил кратко рассказать о ней, ибо без того, что мне пришлось пережить в «Байкале», я, вероятно, не занялся бы декабристами.

Только что заступив на должность, я познакомился с Натаном Эйдельманом, Вольдемаром Смилгой, Ларисой Васильевой, которые приехали на творческие встречи от издательства «Молодая гвардия». Сопровождая их по Прибайкалью, слушал их выступления перед охотниками Баргузина, рыбаками Байкала, школьниками, студентами, научными работниками Улан-Удэ. Натан Эйдельман, тогда еще малоизвестный, издавший всего две книги, увлек меня своими рассказами о декабристах и Герцене, а позднее написал специально для «Байкала» статью «Селенгинск — Лондон», в которой рассказывалось о связях Герцена с забайкальцами.

На следующий год, поехав в Москву на стажировку в журнал «Дружба народов», я познакомился с С. Баруздиным, Я. Смеляковым, а также с А. Стругацким, С. Гансовским, А. Белинковым. Завлит театра имени М. Ермоловой Е. Якушкина познакомила меня с Еленой Сергеевной Булгаковой, которая любезно предоставила мне возможность прочитать «Собачье сердце», «Багровый остров», «Зойкину квартиру» и другие, тогда еще не опубликованные произведения М. Булгакова.

Мой земляк аспирант МГУ Юрий Буданцев, с которым мы учились в улан-удэнской школе № 1, свел меня с новомировцами И. Виноградовым, Ю. Буртиным, М. Хитровым. С кем-то из них я даже поднялся на второй этаж к заместителю главного редактора В. Лакшину. (К огромному сожалению, мне не удалось встретиться с А. Твардовским, который в те дни был болен.) Новомировцы отнеслись к планам «Байкала» с большой симпатией и в то же время с сомнением в возможности опубликовать собранное мною в Москве. Они посоветовали мне заручиться поддержкой такого известного и популярного писателя, как К. Чуковский, который, к большому моему удивлению, согласился написать врезку к главе А. Белинкова из его книги о Юрии Олеше. Мне посчастливилось несколько раз встретиться с ним на его даче в Переделкине и получить драгоценные строки патриарха нашей литературы.

В итоге в «Байкале» появились фантастические повести А. и Б. Стругацких «Второе нашествие марсиан» и «Улитка на склоне», глава из книги А. Белинкова о творчестве Юрия Олеши «Поэт и толстяк», статьи Ф. Зигеля о «летающих тарелках», А. Зайцева «Боги приходят из космоса».

И вот тихий провинциальный журнал, о котором доселе почти никто за пределами Бурятии не знал, вдруг получил большую всесоюзную прессу. В центральной печати одна за другой появились критические рецензии и реплики по адресу «Байкала». «Огонек», «Литературная газета», «Наука и религия», «Советская Россия» чуть ли не залпом выстрелили и по «летающим тарелкам», и по богам из космоса, и по «Улитке на склоне», и по «Поэту и толстяку». Правда, «Новый мир» похвалил нас за Стругацких, но именно эта похвала больше всего насторожила местное руководство: тогда А. Твардовский и его журнал подвергались массированным атакам. Шел 1968 год. «Пражская весна», закончившаяся введением танков в августе, обернулась для «Нового мира» и для «Байкала», осмелившегося пойти за ним в кильватере, самой суровой осенью.

После строгого внушения, которое первый секретарь Бурятского обкома партии А. Модогоев получил в Москве, была создана комиссия по проверке деятельности журнала. Закончилось все это многочасовым заседанием бюро обкома партии.

То заседание, запомнившееся мне на всю жизнь, позволило позднее легче понять и описать состояние, которое испытывал во время допросов Михаил Бестужев, герой моей книги, написанной много лет спустя. Мне пришлось несколько раз брать слово, но никто не слушал меня толком — обрывали на полуслове, не давая объяснить то, о чем сами же спрашивали. Все было — и перекрестный допрос, и нелепые обвинения, и натяжки, и оскорбления.

В конце концов мне пришлось уехать из Улан-Удэ. Более полугода не удавалось устроиться ни в одном месте. Лишь с помощью друзей-молодоцелинников меня взяли собкором «Пионерской правды» по Северному Кавказу. Живя в Краснодаре, много ездил по станицам и аулам, неоднократно бывал в Армавире, где некогда жил казак, с которым судьба свела в Монголии, вспоминал и картину в подземелье, которую он почему-то сжег.

Время от времени тревожили глухие, как далекое горное эхо, думы о декабристах. Проезжая по ущельям и перевалам Кавказа, невольно вспоминал о том, что Якубович еще до восстания служил здесь, что Одоевского, Лорера, Бестужева (Марлинского) перевели сюда из Сибири. Одоевский подружился тут с Лермонтовым, который посвятил ему большое стихотворение, а Бестужев (Марлинский) погиб под Адлером. Тело его, правда, не было найдено, из-за чего возникли толки о том, что он оказался в плену.

И однажды в Карачаево-Черкессии я услышал, будто в ауле Архыз еще в середине 1940-х годов жила семья горцев под фамилией Бестужевы — потомки Марлинского, который якобы не погиб в 1837 году, а прожил тут до 1876-го, оставив после себя много детей. После войны их потомки были высланы в Среднюю Азию, двое из них учились во Фрунзенском пединституте. Я отнесся к этому скептически, удивившись живучести легенды. Однако кое-какие сомнения шевельнулись: а вдруг в самом деле? Но как и когда проверишь?

Из Сибири дошли известия о том, что за поиск потомков Николая Бестужева взялись несколько энтузиастов. Один из них, иркутянин В. Зоркин, точно установил, что они живут во Владивостоке, и собирался выехать туда.

Во время празднования 150-летия восстания декабристов я побывал на юбилейной сессии Академии наук СССР в Московском Доме ученых. Послушав доклады, сообщения историков, с удивлением узнал, что потомки Н. Бестужева еще не найдены. В. Зоркин, прилетевший из Иркутска, сказал, что, будучи во Владивостоке, выписал в адресном столе всех Старцевых, обзвонил, обошел многих из них, они оказались просто однофамильцами.

Начинать все заново — дело почти безнадежное, однако, вспомнив заснеженные могилы на берегу Селенги и чувства, охватившие меня тогда, я все же решился на поиск.