Сюрпризы Болгарии

В 1982 году я поехал отдыхать в Варну в Международный дом журналистов. Казалось бы, так далека Болгария от моих проблем, но, как ни странно, именно там меня ожидали удивительные сюрпризы. Тогда я начал работу над книгой о Михаиле Бестужеве и, зайдя в библиотеку дома журналистов, увидел довольно большое количество книг на русском языке. Кроме того, многие отдыхавшие здесь писатели, журналисты привозили в дар свои книги, изданные на разных языках в самые последние годы. А я взял старый потрепанный том В. Арсеньева «Жизнь и приключения в тайге», с интересом прочел большое предисловие М. Азадовского, удивившись тому, что известный декабристовед и фольклорист хорошо знал Дальний Восток. Впрочем, это было логическим продолжением его изысканий по теме «Амур и декабристы», ведь именно М. Азадовский впервые опубликовал амурский дневник и путевые письма М. Бестужева. Прочитав их в свое время, я никак не мог найти гольдское селение Дондон, где осенью 4857 года караван Бестужева пережидал сильную бурю. И вдруг в Болгарии из книги В. Арсеньева узнал, что Дондон находился в устье реки Анюй, чуть выше нынешнего села Троицкого, посреди пути между Хабаровском и Комсомольском-на-Амуре.

Во время экскурсии на Шипку невольно вспомнилось, что среди участников войны за освобождение Болгарии от турецкого ига был и Александр Васильевич Бестужев, сын того, что пешком пришел из Сибири в Москву. А.В. Бестужев сражался и на бастионах Севастополя в 1854—1855 годах. Именно ему было суждено хоронить в Москве на Ваганьковском кладбище своего кузена М.А. Бестужева, его двоих детей, трех сестер и мать декабристов Бестужевых.

Сколько же крови пролили Бестужевы в битвах за Отчизну! В 1829 году на Кавказе сражались с турками Петр и Павел Бестужевы. На Балтике воевали их брат Николай и отец Александр Федосеевич, получивший тяжелое ранение в морском бою. А предки их участвовали в Казанском походе Ивана Грозного, а еще ранее — в битвах и переговорах с Золотой Ордой.

Могилы братьев-декабристов разбросаны по всей России. На восточном берегу Черного моря, как считают, погиб при штурме Адлера А. Бестужев (Марлинский), Петр похоронен на берегу Невы, Павел — в селе Гончарове Владимирской области, Михаил — в Москве, а старший брат Николай покоится за Байкалом.

К тому времени мне удалось побывать почти во всех бестужевских местах — от Ленинграда до Николаевска-на-Амуре и от Адлера до Якутска. И что печально, не сохранилось ни одного дома, где жили братья-декабристы. Ровное иоле на месте их бывшего родового имения в Сольцах на Волхове. Еще в прошлом веке снесен дом Бестужевых на 7-й линии Васильевского острова в Петербурге. Ни колышка не осталось от Селенгинского двора Николая и Михаила Бестужевых. В начале 1970-х годов в Якутске снесли крепкий, из толстых лиственничных бревен дом на углу улиц Попова и Дзержинского, в котором жил Бестужев (Марлинский).

К счастью, несколько лет спустя мне удалось найти в Москве в 7-м Ростовском переулке небольшой двухэтажный дом под номером 17, в котором после возвращения из Сибири жил М.А. Бестужев с семьей. Он находится напротив нынешнего Киевского вокзала. Течение Москвы-реки здесь, как и у бывшего Селенгинского дома, справа налево, но не такое мощное и бурное. Мемориальной доски на нем почему-то нет, хотя он числится среди памятников прошлого. Не отмечен он и в путеводителе «Декабристы в Москве».

Память Бестужевых увековечена лишь в двух далеких друг от друга местах — в Адлере, где в скверике у моря установлена на пьедестале скульптура А. Бестужева (Марлинского), и в Новоселенгинске (так теперь называется бывший Селенгинск). Там в бывшем доме купца Д.Д. Старцева, по некоторым сведениям, построенном по проекту Н.А. Бестужева, создан музей декабристов, установлен прекрасный памятник Николаю Александровичу работы скульптора Александра Тимина, народного художника РСФСР...

Отдыхая в Болгарии, я вспомнил, что недалеко отсюда, в Сербии, жили внуки Н. Бестужева Н.А. Старцев и Е.А. Воронова. А где-то в Австралии, Новой Зеландии, Бразилии живут потомки декабриста от его дочери Е.Д. Гомбоевой-Старцевой Сусанна, Марина, Владимир, Николай. Одна из внучек Н. Бестужева Екатерина Николаевна Гомбоева вышла замуж за Усатого, и ее сын Усатый, имя которого мне, к сожалению, неизвестно, живет во Франции. Все они уехали из Китая в середине 1950-х годов. Как же разбросала их судьба по белому свету! Но хорошо, что потомки Н. Бестужева по мужской линии живут во Владивостоке.

В Варне солнечным днем, спускаясь по тропинке к морю, мы с женой услышали из сада болгарскую песню, мелодия которой показалась знакомой. За изгородью, увитой лианами, сидела пожилая женщина, перебирающая грозди винограда. Мы остановились и, боясь помешать, слушали пение, казавшееся почти родным. Жена тихо сказала мне, что примерно так же пела ее бабушка, жившая в бурятском селе Ацагат недалеко от Улан-Удэ.

Старушка, закончив свое занятие, умолкла, поднялась на ноги и, увидев нас, простодушно улыбнулась. Мы сказали, что с удовольствием слушали ее пение и что мелодии очень походят на наши, бурятские. Болгарка плохо говорила по-русски, но поняла нас и на вопрос, что это за песни, ответила, что пела очень древние напевы, которые она слышала от своей бабушки.

Когда я рассказал об этом болгарскому искусствоведу Александру Абаджиеву, он не удивился сходству мелодий и сказал, что оно подтверждает версию венгерских археологов, ездивших в Монголию и Маньчжурию на поиск прародины своих предков, но нашедших там антропологические свидетельства древних болгар. Тогда я заметил, что у бурят есть танец ёхор, очень похожий на болгарское хоро не только названием, но и манерой исполнения — танцуют в круге, взявшись за руки, подпевая запевале.

— То есть хороводнику, — улыбнулся Александр, — по-болгарски хоро — это и танец, и место, где его танцуют. А хора — люди, хортувам — говорить. А вообще хор — греческое слово...

— Но вдруг оно пришло из глубин Азии еще до гуннов, скифов от неизвестных нам кочевников, а потом попало к грекам?

Став уточнять, в каких языках есть слово «хор», благо в Международном доме журналистов много людей разных национальностей, мы перечислили греческий, латинский, итальянский, румынский, немецкий, французский, английский, испанский, норвежский, датский, все наши прибалтийские и славянские языки. Лишь иногда оно немного видоизменялось — кор, коло, куоро.

Какой хоровод слов закружился, когда мы стали вспоминать однокоренные слова! Хоры — антресоли, открытый полуярус. Хорал — музыкальная пьеса или религиозное пение. Хорда — и тетива, и прямая, соединяющая две точки окружности. Хорей — стихотворная стона и шест для управления упряжкой, своего рода дирижерская палочка. А сколько интересного, полузабытого у Даля! И в словах: хорь, колонок, колобок, коловерть, коловратка, коло — колесо, круг, хортица — борзая собака, хорхор — боровой кулик — отчетливо ощущается кружение, коловращение...

Поздно вечером, когда над морем сгустилась южная мгла, я услышал невесть откуда долетевшую арию Демона:

На воздушном океане,
Без руля и без ветрил,
Тихо плавают в тумане
Хоры стройные светил...

Волшебные строки Лермонтова и какая-то неземная, возвышающая до космических высот мелодия Рубинштейна унесли меня к хороводу звезд над болгарским побережьем Черного моря, а затем в далекую Сибирь, в давние глубины детства. Я увидел деревянные юрты-летники на берегу Ангары и костры, разведенные возле них. На нашем костре в котле варится саламат из сметаны, заправленной мукой. После ужина тут же у костра танцевали ёхор. До поздней ночи кружились вокруг костров в моей родной Мольке и других приангарских селах — Хайрюзовке, Малышевке, Бохане, Олонках... Хорошо пел, говорят, мой дядя Лука Тасханов.

Они кружили на свободе;
Но нынче в резвом хороводе
Не слышен уж его припев...

В тридцать седьмом году в Мольке арестовали более ста человек — все руководство колхоза, специалистов, бригадиров, почти всех мужчин — и увезли в неизвестном направлении. Среди них — оба моих деда, Иван и

Прокопий, трое дядьев — Лука, Иосиф, Никита. Буряты Приангарья крещеные, потому и имена такие. Лишь двадцать лет спустя пришло известие об их полной посмертной реабилитации. Отец же спасся только потому, что не жил в Мольке, а задолго до этого переехал в Забайкалье... Под корень были истреблены целые семьи, и именно тогда пресеклись многие бурятские фамилии. Лишь единицы, вроде моих родителей, по стечению ряда случайностей остались в живых и продолжили род...

Да простит меня читатель за эти скорбные отступления. Но незаживающая боль и не проходящая со временем скорбь за горькие судьбы моих соплеменников невольно возвращают меня к тем давним страшным временам, когда особо сильно пострадали такие малочисленные народы, как буряты, калмыки и многие другие... Но нет ничего более нелепого, чем винить во всем этом русский народ, как норой можно услышать в наши дни. Непоправимый урон генофонду всех народов, а в большей степени прежде всего русского народа, нанес сталинизм, проводивший политику геноцида по отношению ко всем народам нашей страны.

И глядя на далекие звезды, я подумал, что они ведь невольные свидетели мук, стонов, молитв тех, кто погибал в лагерях Урала, Сибири, Колымы. Так, может, все-таки есть у этих светил какие-то «ловушки», накопители информации, которая со временем как-то поступает, возвращается к нам?

Меня однажды потряс югославский телефильм «Язычница», в котором показаны древние обряды, сопровождавшие человека от рождения до смерти. Как же умудрился народ сохранить до наших дней еще дохристианские обряды! И почему они так похожи но характеру и мелодиям на обряды восточных народов? Нет ли в этом чего-то астрального?

Просматривая телепрограммы народного творчества, с особым вниманием вглядываюсь в хороводы. Такие разные — застенчиво-лирические, сурово-сдержанные, неудержимо веселые, они схожи в главном: открытые лица, сияющие глаза, улыбки, и всех соединяют руки, по которым пульсирует единый ток чувств.

Любопытно сопоставить не только родственные танцы и слова с корнем «хор», но и схожие названия народов. Рядом с болгарами на Балканах живут словенцы, называющие себя хорутане. В Индонезии есть народность горонтало, во Вьетнаме — кор, в Мексике — кора. Вдруг далекие родичи корейцев? В Индии живут корку и корагу. Невольно вспоминаются наши коряки. У бурят есть племя хори, хоринцы, из которого происходил один из предков Чингисхана, назвавшего свою столицу Хар-Хорин, более известную как Каракорум.

У Даля синоним хоровода — карагод. Видимо, «кара» означает не только черный цвет, но и нечто связанное с кругом. Так что в названиях народов — караимы, карачаевцы, каракалпаки, карапапахи — могут быть и иные смыслы. В Иране есть племя карадагцев, в Афганистане — каракачаны...

Стрелой из глубины веков,
Любой решая мирно спор,
Сроднив десятки языков,
К нам долетело слово «хор»...

Танец ёхор, очень похожий на хоро, исполняется в Бурятии, Иркутской, Читинской областях, где живут буряты, в Монголии. Думается, подобные танцы есть и у маньчжуров, дауров, шерпов, ойратов, калмыков и других монголоидов, а также у эскимосов, алеутов, американских индейцев (они ведь выходцы из центра Азии). Стоит ли говорить о русском хороводе, ведь само слово означает не что иное, как водить хоро. В греческом телефильме «Старик и Корелла» пастухи на острове Скирос танцуют на празднике танец — хорос! — в честь Дионисия. По преданию, праздник основал еще Ахиллес перед уходом на Троянскую войну.

Песни и танцы всегда объединяли людей, а в лихолетья — особенно. Пытаясь узнать, танцуют ли хоро на Кавказе, я услышал, что после лавин 1987 года сваны вытаптывали площадки для приема вертолетов, взявшись за руки и танцуя по кругу. Скорбным был древний танец, который сваны называют хоро, на снегу, засыпавшем горное селение, однако он помог людям выстоять и одолеть беды, принесенные стихией.

Перечислив выше сходные названия наций, я вовсе не утверждаю их полное родство или близость. Специалисты наверняка укажут на случайность совпадений, обвинят в натяжках и подтасовках. Я просто указываю на одно из возможных направлений изучения действительного родства далеких друг от друга народов.

«В области явлений общественных нет приема более распространенного и более несостоятельного, — писал В.И. Ленин, — как выхватывание отдельных фактиков, игра в примеры...» Далее он призывал «установить такой фундамент из точных и бесспорных фактов, на который можно было бы опираться... брать не отдельные факты, а всю совокупность относящихся к рассматриваемому вопросу фактов, без единого исключения... Чтобы обозреть действительно всю совокупность данных о национальных движениях, надо взять все население земли».

Как же злободневны эти слова в наши дни, полные накала страстей в межнациональных отношениях!

Изучение родства культур разных народов — проблема чрезвычайно важная, но сложная, так как находится на стыках лингвистики, фольклористики, искусствознания, археологии, этнографии. Однако сколько открытий совершалось именно на стыках наук! Огромнейшие резервы воспитания подлинного патриотизма и интернационализма можно вскрыть, решая эту проблему.

Глядя на танец нестинарцев, в буквальном смысле огненный, так как танцоры кружились на горячих, неугасших угольях, и другие болгарские танцы, я поражался тому, как сквозь многие века и тысячеверстные расстояния, которые прошли с востока не только болгары, но и сербы, хорваты, словенцы, черногорцы и другие юго-западные славяне, через коловерть войн, эпидемий, стихийных бедствий, до нас вопреки всему докатились такие древние хороводы и песни, которые задевают, бередят основы духовной корневой системы не только славян, но и других народов нашей Родины!

И мне вспомнились слова Блока «Мы помним все...», «Мы любим все...». Воспевая идею интернационализма, Блок от имени «скифов» — собирательного образа всех народов России — сзывал людей различных наций «на братский пир труда и мира» :

Придите к нам! От ужасов войны
    Придите в мирные объятья!
Пока не поздно — старый меч в ножны,
    Товарищи! Мы станем братья!

И я глубоко убежден в том, что все будет в конце концов именно так!

Нет ничего удивительного в том, что в Болгарии, в Международном доме журналистов, я невольно задумался о глубинных истоках интернационализма, о давних общих корнях культуры разных народов. Здесь нет возможности рассказать об острых дискуссиях и в конференц-залах, и на пикниках у монастыря Аладжи. Но дух открытости, доброжелательности объединял нас, журналистов разных стран, несмотря на довольно принципиальные расхождения в спорах. Да и вспомните, какое было время — пик застоя, апогей громыхания фанфар и литавров в официальных встречах глав государств «социалистического содружества». Но уже тогда в беседах с польскими, немецкими, болгарскими журналистами прорывалась нетерпимость к лицемерию, к недосказанности во взаимоотношениях между нашими странами. И нам все же удавалось находить общие точки соприкосновения и взаимопонимания.

Однако главный сюрприз, касающийся непосредственно моих изысканий, поджидал меня на... пляже.

С верхних этажей Дома журналистов была хорошо видна зона соседнего курорта Златы Пясцы, где живут в основном туристы из Западной Европы и стран Ближнего Востока. Индустрия развлечений там более яркая, шумная. То и дело взмывают в небо воднолыжники на дельтопланах и, отцепляя трос от катера, планируют и приземляются прямо в воду. А по вечерам в кабаре, варьете гремит музыка, сверкают маскарады, различные празднества с огнями фейерверков.

Незадолго до отъезда я решил побывать в Златых Пясцах. Проплыв по воде, вышел на берег и пошел сквозь толчею людей, играющих в волейбол, бадминтон, загорающих на песке. Сутолока, теснота. На нашем пляже спокойнее.

Иду и вдруг вижу на коленях человека, дремлющего в шезлонге, раскрытый журнал, на развороте которого — большая цветная репродукция, показавшаяся мне знакомой. Я уже прошел мимо, когда это дошло до моего сознания. Неужто показалось?! Вернулся, стал разглядывать. Руки закрывали часть журнала, но я увидел и пейзаж, и размытую белую фигуру, и облака над рекой, и солнце, которое прячется за ними, а на фоне их — буквы латинского шрифта. Четко вижу слово «Amour».

Пожилая дама, сидевшая рядом, обеспокоен но глянула на меня и поднесла палец к губам. Жест, понятный любому: тихо, мол, не беспокойте. Изображаю руками, будто листаю страницы, нельзя ли посмотреть? Она насторожилась еще больше и шепнула нечто вроде «ноу», отрицательно качнув головой.

Отошел недалеко. От волнения захотелось нить. Я уж почти забыл о той картине, порой даже казалось, что и в самом деле она померещилась мне тогда, четверть века назад! Боже мой, как давно это было! И вот вижу ее репродукцию — точно, она! Обнаружив неподалеку кран со струйкой воды, подошел к нему, И пока ополаскивал шею, лицо, а потом глотнул немного, женщина встревоженно следила за мной. Ну чего так пугаться?

Ладно, думаю, пусть успокоится, и прошел дальше, а когда вернулся, чета бесследно исчезла. Спрашиваю соседей, сидевших рядом с ними, куда ушли, где живут эти старики? Делают вид, что не понимают меня, пожимают плечами и смотрят тоже встревоженно. Побежал к выходу, выбежал с территории пляжа — но их как ветром сдуло.

Как ни искал потом тот журнал — и в киосках и библиотеках, — найти его, не зная названия и места издания, не удалось. Что за «Amour» — любовь или река Амур, оставалось только гадать.

Но в то же время я был несказанно рад — картина все-таки существует! Более того, раз репродукция опубликована в зарубежном журнале, она, вероятно, известна специалистам!

Вернувшись в Москву, начал искать искусствоведов. Обратился прежде всего к О. Вороновой, которую знал еще с той поры, когда работал в журнале «Байкал». Тогда Леся прилетела в Улан-Удэ как спецкор «Комсомольской правды». Маршрут нашей поездки по Бурятии совпал, и мы на редакционном «газике» проехали по Иволгинскому и Селенгинскому аймакам, побывав в старом и новом дацанах (буддийских монастырях).

О. Воронова написала целую серию статей по литературе и искусству Бурятии, чем очень поддержала молодых литераторов, художников, скульпторов. А в «Байкал» прислала интересную статью о жизни и творчестве Александра Грина, с вдовой которого подружилась во время своего заключения в одном из сибирских лагерей. Забайкалье так понравилось Лесе, что она несколько раз приезжала сюда со своим мужем А.А. Кулешовым, научным сотрудником Академии художеств СССР, близко знавшим Коненкова, Корина, Сарьяна. Их московская квартира была всегда полна гостей из Закавказья, Средней Азии, Смоленской области, Якутии и других мест нашей страны. Так их уважали и любили все, кого судьба сводила с ними. Пишу об этом в прошедшем времени, так как, к великому сожалению, Ольга Порфирьевна Воронова, дочь известного на Северном Кавказе врача Козловского, в 1983 году преждевременно ушла из жизни.

Выслушав рассказ о картине в подземелье и репродукции, увиденной в Болгарии, Воронова и Кулешов сказали, что ничего не слышали о картине, а если мне кажется, что она принадлежит кисти Кандинского, надо обратиться к В.И. Костину, специалисту по истории искусства первых лет Советской власти. Владимир Иванович много лет собирал материалы о творчестве художников 20-х годов. Наряду с искусствоведами А. Галушкиным, А. Русаковой В. Костин написал монографию о жизни и творчестве К. Петрова-Водкина.

Встретившись со мной, Владимир Иванович заинтересовался этой историей, но сказал, что вряд ли Кандинский мог стать автором той картины.

— Насколько я помню, он не ездил в Забайкалье...

— Вы знали его?

— Конечно. Бывал в его мастерской на Зубовской площади.

— Каким он был, как выглядел?

— Довольно высокий, крепкого сложения, что-то восточное в облике. Знал превосходно немецкий, французский, английский языки, пользовался большим уважением даже среди тех, кто не воспринимал его как художника. Василий Васильевич занимал очень высокие посты — член Международного бюро изоискусств, вице-президент Российской академии художественных наук. В двадцать первом году Наркомпрос направил его преподавать в Германию. Тогда на это смотрели проще. Многие уехали — Коненков, Коровин, Шагал, Бенуа, Эрьзя...

В. Костин при мне позвонил своим коллегам и развел руками: «Никто ничего не знает о той картине».

— Не съездить ли к внучке Лушникова? — рассуждаю вслух.

— Внучке Александра Алексеевича? — спросил он.

— Нет, его отца. А откуда вы его знаете?

— Работал с ним во Всекохудожнике, так прежде назывался Союз художников РСФСР, туда же входил и нынешний МОСХ.

— Вы знаете, что Лушников — кузен Кандинского?

— Нет, — изумился Костин. — Тогда почему он никогда не говорил о родстве с Кандинским? А кто эта внучка?

— Елизавета Владимировна Казанцева. Она художник, до войны работала на Ленинградской студии мультфильмов, а сейчас на пенсии, живет в подмосковном Пушкине.