Встреча с Алексеевой

Идя к Вере Константиновне, я беспокоился, как произойдет знакомство. Александр Александрович — человек не совсем светский, угловатый, медлительный в речи и движениях. А она — женщина с норовом: коль не понравится что, так прямо о том и скажет. Но опасения оказались напрасными. Увидев его, Вера Константиновна сразу сказала, что Александр Александрович похож на Александра Федосеевича — отца декабристов.

— Возможно ли? — удивился он. — Ведь столько поколений, да и столько кровей — русская, бурятская, украинская?

— А кто украинец? — спросила Вера Константиновна.

— Мама моя — Шевченко.

— Это она жила в Кашире? Передайте ей нижайший поклон!

Вера Константиновна достала репродукцию портрета А.Ф. Бестужева кисти Боровиковского, и мы убедились, действительно что-то общее есть между ним и Александром Александровичем Старцевым.

— Мой прадед Василий Сафронович был двоюродным братом Александра Федосеевича.

— В каком году он пришел в Москву пешком? — спросил я.

— В одна тысяча восемьсот четвертом. А когда началась война с Наполеоном, снова вернулся на военную службу, участвовал в Бородинской битве, под Малоярославцем получил ранение. Дослужился до майора, но жил бедно, умер в сорок втором году в Петербургской больнице всех скорбящих, где лечился неимущий люд, похоронен на Волковом кладбище. Его сын Александр Васильевич — мой дед — дослужился до полковника, участвовал в обороне Севастополя в Крымскую войну, потом в освобождении Болгарии от турок. В семьдесят седьмом отличился в сражении под Шипкой. Именно он встретил Михаила Александровича Бестужева, когда тот вернулся с поселения из Селенгинска. Поначалу тот остановился у Налетовых на Поварской, сейчас это улица Воровского. Потом дедушка нашел ему квартиру в Ростовском переулке у Москвы-реки...

Видя, что А.А. Старцев все это слышит впервые, Вера Константиновна стала подробно рассказывать обо всем. Мне многое было известно из книг, но в ее устах рассказ обретал какую-то особую убедительность. Фактически это были отголоски семейных преданий с массой удивительно интересных подробностей, которых не встретишь и в книгах.

— Перед самым отъездом из Сибири умерла жена Михаила Александровича Мария Николаевна. Их дочь Леля в это время жила у теток в Москве и, как только весть о смерти матери дошла до них, не пережила этого горя и умерла. А Михаил Александрович узнал о смерти дочурки еще в Селенгинске. Представляете его состояние! Но жить-то надо: на руках семилетняя Маша и четырехлетний Саша, а самому — шестьдесят семь. Пособие мизерное, работать уже не мог. Если бы не мой дедушка, они бы с голоду умерли. Правда, Семевский, известный историк, литератор, выхлопотал Михаилу Александровичу пособие от литературного фонда, который в то время только что появился в России. Но недолго пользовался он пособием — в семьдесят первом году Михаил Александрович умер от холеры. Детки остались на попечении своих престарелых теток. Через два года умерла Маша, через год — старшая сестра Михаила Александровича Елена Александровна, а в семьдесят шестом году — тринадцатилетний Саша. И вот остались от огромной декабристской семьи лишь две сестры — близнецы Ольга и Мария Александровны. Родились вместе и умерли одна за другой в августе тысяча восемьсот восемьдесят девятого года в девяностошестилетнем возрасте. Похоронил их мой дедушка. Все они лежат на Ваганьковском кладбище...

Тут мне невольно представилась картина похорон Марии Александровны, последней представительницы семейства декабристов Бестужевых. Отпевание в церкви, траурная карета, запряженная парой лошадей, покрытых черной попоной. Александр Васильевич Бестужев в мундире с орденами, его жена, дети, горничная, которая до последних дней ухаживала за сестрами Ольгой и Марией. Процессия — одна из самых малолюдных, небогатая. В небольшой оградке в несколько квадратных метров уже покоятся семеро Бестужевых — мать Прасковья Михайловна, сын Михаил Александрович, две его сестры — Елена и Ольга, трое малолетних детей. Гроб с прахом Марии Александровны опускают и ставят рядом с гробом Ольги, похороненной несколько дней назад...

Вера Константиновна достала толстую книгу в черном переплете — «Московский некрополь», издававшуюся до революции. Здесь по алфавиту перечислены все умершие в Москве с указанием кладбища и надписей на памятниках.

— Вот смотрите, — показывает она.

«Бестужева Елена, дочь потомственного дворянина Михаила Бестужева. Ум. 5 января 1867 г. 13 летъ».

«Бестужева Мария Михайловна, девица, дочь потомственного дворянина. Ум. 4 февраля 1873 г. 13 летъ».

«Бестужевъ Александръ Михайловичъ, дворянский сынъ. р. 1863, ум. 19 окт. 1876. Съ его кончиною прекратился родъ Бестужевыхъ».

Здесь нет еще одного сына Михаила Александровича — первенца Коли, умершего в Селенгинске в 1863 году семилетним. Какой-то рок — ни один из детей не пережил 13-летнего рубежа! Дело в том, что их мать Мария Николаевна болела чахоткой, и все дети оказались слабыми здоровьем.

Вера Константиновна достала платок и сказала сквозь слезы:

— Извините, не могу спокойно видеть эти строки... Но как хорошо, что они неверны! Спасибо вам, — повернулась она ко мне, — что вы нашли потомков Николая Александровича.

Мы попросили ее рассказать о своих предках.

— У деда было четверо детей — Мария, моя мама, Александр, Михаил и Николай. Как видите, названы в честь кузенов-декабристов. И вот что удивительно, — вдруг оживилась она, — мой дядя Александр Александрович, ваш полный тезка, — сказала она А.А. Старцеву, — служил во Владивостоке в девяностых годах прошлого века.

— Тогда он наверняка встречался с моим дедом, — сказал Старцев.

— Вполне возможно. Алексей-то Дмитриевич знал о том, что он сын Николая Бестужева, и конечно же завязал знакомство со своим четвероюродным братом. У вас дома остались какие-нибудь бумаги? — спросила она.

— К сожалению, нет, — вздохнул Александр Александрович. — Столько переездов, переселений. Но помню большие груды бумаг, писем, тетрадей в Кашире, в чулане. Мама не знала, что в них, и мы сожгли почти все, когда дров не было. А до каких пор ваш дядя служил во Владивостоке?

— До девятьсот десятого, — ответила Вера Константиновна.

— Так и мой отец мог знать его! Куда же уехал дядя?

— Выйдя в отставку, он в тысяча девятьсот тринадцатом заезжал к нам в Брянск, йотом из-за войны связь с ним прервалась, не знаю даже, где он жил и похоронен. Помню лишь, что он был полковником. В нашем роду почти все в этом звании. Выше всех мой муж Михаил Митрофанович — комдив, что примерно соответствовало званию генерал-лейтенанта. Заболел в тридцать седьмом, но, может, и выздоровел бы, если бы не повальные аресты близких друзей по службе: Тухачевского, Блюхера, Алксниса...

Вера Константиновна живет в высоком старинном доме на углу улицы Фрунзе и улицы Маркса и Энгельса. Прекрасный вид на Кремль, Москву-реку, Большой Каменный мост. В 1937 году сюда почти каждую ночь подъезжали машины, и в одной из многочисленных квартир производились обыски, а потом хозяева, в основном известные военачальники, исчезали навсегда.

— Муж умер в тридцать восьмом своей смертью, а я всю войну и после нее работала в Генштабе и других военных организациях, печатала на разных языках, готовила тексты, документы для военных переводчиков... Сын Борис — полковник в отставке, участник Великой Отечественной, внук Миша окончил Московский энергетический институт и тоже стал военным... Кстати, он очень похож на Михаила Александровича Бестужева...

Мы посмотрели фотографию Михаила Алексеева. До чего же сильны бестужевские гены!

Дел у А.А. Старцева в Москве было много — «выбивал» оборудование, стройматериалы для ДВНЦ, ходил по учреждениям Академии наук, хлопотал в министерствах. Однако вечера мы проводили вместе. Он бывал и у меня дома, и у многих из тех, кто причастен к Бестужевым, Старцевым. Очень трогательной была встреча с Е.В. Петровой-Кремневой. Увидев его, Елена Владимировна обняла, прижалась к нему со слезами:

— Шурик, дорогой! Не обижайся, что я так называю, ведь я помню тебя совсем маленьким. Екатерина Степановна привозила вас с Митей сюда, и вы даже иногда жили тут... Но столько воды утекло с тех пор! Я уже знаю, что Мария Васильевна ввела нас в заблуждение. Как нехорошо получилось и как не похоже на нее. Почему она так поступила? Не оправдывая ее, попробую объяснить, почему так все вышло. После окончания МГУ она работала в Историческом музее, в начале тридцатых годов водила экскурсии иностранцев по Кремлю. Она же знала немецкий, английский, французский... Потом настали страшные времена: доносы, репрессии. А она кто? Дочь купца, родилась в Тяньцзине, сестра замужем за англичанином, мать там же, в Лондоне. Первый муж австриец, почти немец, второй — русский, но из помещиков. Повисла на волоске, ждала ареста, а тут как раз взяли вашего отца и дядю. Вот она и отказалась от вас...

Ничего не сказал на это Александр Александрович, но по его виду чувствовалось: понимать — понимает, а простить...

На прощание Елена Владимировна подарила ему блюдце и голубоватую чашку, разрисованные в восточном стиле, а на донышках написано: «А. Старцев на о. Путятине». Потомки знали, что у деда была фарфоровая фабрика, но ни одного изделия в их домах» не осталось. И Александр Александрович был очень рад этому бесценному подарку.