«В потомках наше племя оживет...»

Итак, окончательно разгадать тайну картины не удалось. Но и сейчас я зарекаюсь ставить точку. Уж сколько раз казалось, что поиск закончен, больше ничего найти не удастся, как вдруг открывались большие и малые тайны, рождавшие, в свою очередь, новые загадки и задачи. В этом я убедился после выступления в Московском Доме художника на Гоголевском бульваре.

На мраморной доске старинного особняка с колоннами золотом сияет надпись: «В этом доме в начале 20-х годов XIX века собирались члены тайного общества декабристов». И хорошо, что именно здесь начали проводиться вечера, посвященные их памяти. Первый цикл прошел зимой 1977/78 года, с тех пор каждую зиму тут встречаются потомки декабристов и все, кому дороги имена этой славной когорты сынов нашей отчизны. Организатором вечеров является доцент Московского энергетического института А.К. Нарышкин, один из потомков известного декабриста.

Трудно без волнения видеть, как в начале каждого сезона проходит своего рода перекличка поколений.

— Потомков Николая Бестужева представляет его правнук инженер-строитель Александр Александрович Старцев, — объявляет ведущий, и присутствующие аплодисментами приветствуют гостя из Владивостока.

— Дмитрия Завалишина представляет его внук Борис Иванович Еропкин, известный корабел, лауреат Государственной премии СССР...

— Ивана Якушкина — праправнук Иван Георгиевич Якушкин, кандидат технических наук...

— Василия Тизенгаузена — хирург, участница Великой Отечественной войны Тамара Владимировна Тизенгаузен...

Далее представляются потомки И. Анненкова, В. Бечастного, Е. Оболенского, И. Поджио, В. Раевского,

К. Рылеева, А. Сутгофа... Все это поразительно! Расстреляны картечью на Сенатской площади и в поле под Трилесами, повешены, сосланы в Сибирь и на Кавказ, а имена декабристов, повторенные в потомках, живы!

Но вечен род! Едва слетят
Потомков новых поколенья,
Иные звенья заменят
Из цепи выпавшие звенья...

Множество интересных докладов и сообщений было сделано здесь. Выступали историки профессора Д. Ознобишин, В. Федоров, Я. Щапов, писатели А. Жигулин, В. Чивилихин, Н. Эйдельман, кинорежиссеры К. Бурковский, В. Лопатин, архитектор С. Грумм-Гржимайло, музейные работники, искусствоведы, филологи, журналисты, актеры. Широка и «география» выступавших — Москва и Ленинград, Киев и Калуга, Владимир и Владивосток, Чита и Иркутск... Без преувеличения можно сказать, что все мало-мальски заметное в декабристоведении последних лет было представлено на этих вечерах.

Готовясь к докладу «Декабристы и древо Кандинских», я значительно обновил, уточнил родословную выходцев из Сибири. И помог в этом... каталог Государственной библиотеки имени В.И. Ленина. Перебрав около семидесяти карточек на книги, написанные Кандинскими и о них, я обнаружил помимо книг психиатра и художника труды других Кандинских. Много учебников по истории музыки и книг о жизни и творчестве Балакирева, Рахманинова, Римского-Корсакова, Скрябина и других композиторов написал А.И. Кандинский. После первого же звонка пианистке Наташе Деевой, часто выступающей на вечерах памяти декабристов, узнал, что Алексей Иванович — профессор Московской консерватории. Позвонив ему, узнал, что он — внучатый племянник художника Василия Кандинского и психиатра Виктора Кандинского и, следовательно, прямой потомок Хрисанфа Петровича, чей портрет хранится в Нерчинском музее.

Его дед Иван Хрисанфович был родным младшим братом психиатра В.А. Кандинского, стал коммерсантом. Отец Иван Иванович, 1892 года рождения, окончил медицинский факультет Московского университета, служил врачом Красной Армии в Средней. Азии, в годы Великой Отечественной войны был заместителем начальника банно-прачечного отряда 2-го Белорусского фронта. Моя тетя, Елена Ивановна Бараева, служила в одном из таких отрядов, вполне возможно, вместе с И.И. Кандинским. После войны до самой смерти в 1955 году Иван Иванович был старшим научным сотрудником Центрального дезинфекционного научно-исследовательского института.

Сам Алексей Иванович тоже участвовал в Великой Отечественной войне, трижды ранен, награжден орденами, медалями. После окончания Московской консерватории он более сорока лет преподает там же теорию и историю музыки. Среди его учеников много известных композиторов, музыкантов, певцов. Некоторое время Алексей Иванович работал в Китае, награжден орденом. О том, что один из его предков, князь Гантимур, происходит из Маньчжурии, он узнал лишь от меня.

Жена Алексея Ивановича Ирина Михайловна Сухаребская — пианистка, старший сын Алексей — музыковед, защитивший диссертацию «О взаимовлиянии композиторского и исполнительского творчества С.В. Рахманинова», доцент Московской консерватории. Жена сына Татьяна Владимировна Кандинская — преподаватель Государственного музыкального училища имени Гнесиных. Младший сын Иван Алексеевич единственный в их ветви продолжил медицинскую линию, стал врачом-терапевтом, работает на «Скорой помощи». Дочка Аня учится в институте.

Случайно узнал, что в Московском государственном институте иностранных языков имени Мориса Тореза работает еще один Кандинский. Созвонившись с ним и расспросив его о предках, установил, что Борислав Сергеевич — тоже «от Хрисанфа». Вписав новую ветвь в древо, увидел, что он находится на одном седьмом «этаже» поколений и, следовательно, является кузеном профессора А.И. Кандинского.

Когда я спросил Борислава Сергеевича, сколько языков он знает, он как-то замялся и ответил, что не может точно ответить на это. Позднее от его коллег я узнал, что он владеет всеми европейскими и арабским языками. Другими словами, он может объясниться с жителями не только Европы, но и Северной Африки, Ближнего Востока, Северной и Южной Америки, Австралии. В названии его кандидатской диссертации слышится нечто музыкальное — «Текст как интонационная структура». Сейчас он готовится к защите докторской — «Коммуникативная организация текста». Его отец С.М. Кандинский (1913—1982) был художником-оформителем.

Много медиков, музыкантов и в ветви от Алексея Петровича Кандинского, младшего брата Хрисанфа. Так, дочь М.И. Водовозовой Нина Васильевна Хорошко — хирург, доктор медицинских наук. Ее муж Дмитрий Алексеевич Арапов, Герой Социалистического Труда, был главным хирургом Военно-Морских Сил. Их дочери Нина Дмитриевна Хорошко и Светлана Дмитриевна Арапова — кандидаты медицинских наук, занимаются соответственно гематологией и эндокринологией.

Любители искусства хорошо знают имя концертмейстера Московской филармонии Майи Водовозовой. Она давно, со студенческих лет знает А.И. Кандинского. Каково же было ее удивление, когда я сообщил ей, что они — близкие родственники.

— Лешка — мой кузен! Не может быть! — воскликнула она, но, внимательно, изучив схему древа, только развела руками. — Просто фантастика!

Муж Майи Владимировны Анатолий Николаевич Бойко — солист Московского камерного музыкального театра. Вместе со своим руководителем главным режиссером Б.А. Покровским объехал с гастролями чуть ли не весь мир.

Много представителей этой фамилии живут в других городах страны. Из каталога Ленинской библиотеки я узнал, что в 1971 году в Ленинграде Л.И. Кандинская защитила диссертацию «Болезни вводимых в культуру кормовых и лекарственных растений», а в Уфе в 1980 году вышла книга В.Д. Кандинского «Методика обследования состояния строительных конструкций и оборудования, эксплуатирующихся в агрессивных средах». Чрезвычайно важная тема!

Не могу утверждать, что эти Кандинские из того же древа, но фамилия настолько редка, что мне кажется, что и они — потомки забайкальцев. Было бы хорошо, если бы они откликнулись и сообщили о себе.

А сколько представителей этой фамилии никогда не писали и не будут писать книг, диссертаций! Ведь не только в этом смысл жизни. Есть немало других, не менее важных и полезных сфер деятельности, не оставляющих следа на страницах газет, журналов, книг, но приносящих большую пользу и преобразующих жизнь.

В одной из книг директора Иркутского художественного музея А.Д. Фатьянова я увидел фамилию художника В.А. Кандинского, народного художника Якутии. Попросив журналистку В.С. Павлову, живущую в Якутске, встретиться с ним, я получил известие о том, что он уже умер. Позднее мне удалось вылететь туда и встретиться с его сыном Владимиром. Но в его доме не осталось ни одной картины отца, ни листочка с наброском. Вячеслав Алексеевич перед смертью все отдал в Якутский и Иркутский музеи.

Первой его работой, которую я увидел, оказалась небольшая картина «Избиение политических ссыльных в Усть-Куте». Она висит в филиале краеведческого музея «Большевики в Якутской ссылке». Другие работы с трудом удалось найти в запасниках Музея изобразительных искусств. «Высадка десанта в Булуне» иллюстрирует эпизод гражданской войны, участником которой был Вячеслав Кандинский. Два пейзажа на ватмане или картоне заинтересовали меня. Названий нет. На одном изображен островок в море, на другом — прибой. Краски напряженные, колорит тревожный. Холод, ветер, суровость севера веют с них.

Бывший сотрудник краеведческого музея И.Г. Березкин, близко знавший Вячеслава Алексеевича, говорил, что тот занимался фигурным катанием, вызывая изумление горожан, когда в 40-градусные морозы ходил на лед Лены и выделывал там замысловатые круги и прыжки. А было ему уже около пятидесяти лет. Лучшие, по его мнению, работы оказались в Иркутске. Последние годы он жил там...

Побывал я, конечно, на знаменитой шахте Шергина, в которой А. Бестужев (Марлинский) измерял температуру на разных глубинах. Это обычный деревянный сруб, внутри которого вырыта глубокая скважина в глубь вечной мерзлоты. Могилы Анны Гавриловны Бестужевой, сосланной сюда императрицей Елизаветой, дочерью Петра I, в середине XVIII века, не сохранилось, хотя Бестужев (Марлинский) посещал ее у Богородской церкви. Дом, в котором жил сам Бестужев, снесен в начале 1970-х годов, когда тут возводили блочные пятиэтажки.

Кропотливо выбирая фамилии Кандинских из старых книг, газет, журналов, архивов, я набрал сначала двести, потом триста представителей этого семейства. Узнав о моем поиске, многие друзья и знакомые стали помогать мне. Так, Мариэтта Омаровна Чудакова подарила мне имена Ксенофонта Сильвестровича Кандинского, умершего 7 февраля 1875 года на 43-м году жизни и похороненного в Покровском монастыре в Москве (это родной дядя художника Василия Кандинского), и Марии Александровы Кандинской, похороненной в 1869 году на Новодевичьем кладбище в Петербурге в одной могиле с Е.О. Басниной и Л.В. Дрентельн.

Сделав первые наброски родословного древа Кандинских, я вдруг получил совершенно неожиданное подкрепление из Читы. Майор МВД по службе и дотошный краевед-историк по призванию Г.А. Жеребцов, с которым мы начали переписываться после одной из моих публикаций, привез мне более пятидесяти выписок из старых церковных книг Забайкалья и 55 адресов Кандинских, проживающих ныне в Чите и Читинской области. Журналист Ростовцев прислал адреса тридцати двух Кандинских из Бурятии. Увидев списки, я и обрадовался — древо станет полнее, и запаниковал: как же трудно будет «вплетать» новые ветви в крону древа! Такая морока — разбираться в родственных связях, воссоздавать пунктиры звеньев, цепочек, ведущих из прошлого в наш век!

Пробежав глазами по спискам, увидел знакомые имена, но даты жизни более точные и много новых имен, которых у меня не было. Виринея, Георгий, Никифор из прошлого столетия, Алевтина, Виктория, Глафира, Геннадий, Альберт — из наших дней. Доярка, учитель, зоотехник, шоферы, рабочие, железнодорожники... Родились в Забайкалье, но кое-кто уехал в Магадан, Коми АССР, Амурскую, Иркутскую, Новосибирскую области, Хабаровский край... Да что же вы делаете, дорогие Кандинские! Как же мне теперь собрать сведения о вас, разъехавшихся по глухим селам, станциям, поселкам?

И все же чувствую, никуда не денусь — займусь, доведу до конца. Ведь я уже вкусил плодов этого древа, вырастающего из одного корня. Оно соединено сложной системой «кровеносных» сосудов, ни один из которых нельзя оборвать, чтобы не усохла какая-то веточка, не исказилась общая картина...

На вечер в Дом художника были приглашены все потомки Кандинских, которых удалось найти к тому времени. Это было удивительное для меня зрелище. Большинство из них впервые видели друг друга, хотя давно жили и работали почти рядом друг с другом, в довольно близких сферах, повторяя общие линии судеб, закодированных генами предков.

Среди них около двадцати медиков, десять художников, столько же музыкантов. Однако мне известны в основном лишь московские представители фамилии, а судя по сибирским ветвям, там много рабочих, колхозников, инженерно-технических работников. Так, яку-тяне Борислав и Владимир Кандинские — шоферы, их дети работают в аэропорту, детском саду, но племянница Вячеслава Алексеевича К.А. Громодзинская — директор Иркутской кинохроники, ее сын А. Громодзинский — кинооператор, дочь Эмма Викторовна — преподаватель политехнического института.

Изучая древо Кандинских, видишь, что в нижних ветвях его почти все женились и выходили замуж, разводов почти не было, а на вершине кроны стало больше одиноких, разошедшихся. Резко сократилось и число детей: у прадедов и пращуров рождалось в среднем по десять детей, а у нынешних потомков — по одному-два ребенка. В целом же Кандинские всегда отличались и отличаются уважением к родителям и старшим, супружеской верностью, домовитостью, безграничной, но мудрой любовью к детям.

Выступая в Доме художника, я рассказал об истории с картиной и о том, как в результате поиска были найдены потомки Н. Бестужева, а затем обрисовались контуры огромного древа Кандинских с мощными ответвлениями родов Лушниковых, Токмаковых, Водовозовых, которые переплелись с кроной древа Сабашниковых, Басниных, Старцевых, Булгаковых, Красиных.

Даже по тем, кто присутствовал на вечере, а из-за командировок, болезней, других обстоятельств пришли далеко не все, было ясно, каких высот достигли многие потомки забайкальцев.

На вечере присутствовали редактор московского издательства «Искусство» Елена Сергеевна Сабашникова и ее дочь Аня — студентка МГУ, и другие потомки издателя. Они находятся в близком родстве с писателем Леонидом Леоновым: его жена, дочь Михаила Васильевича Сабашникова, племянница которого Маргарита Васильевна, художница и поэтесса, ученица И. Репина, была женой поэта Максимилиана Волошина. Другая дочь издателя Нина Михайловна Артюхова (1902—1990) была известной детской писательницей.

Напомню, что двоюродный брат издателей И.М. Сабашников (1855—1931) работал в Петербурге вместе с психиатром В.Х. Кандинским. Иван Михайлович, тоже выпускник Московского университета, знал двенадцать языков, переводил Р. Тагора. Из скромности подписывал свои литературные работы псевдонимом «И. Юринский», по фамилии матери. (Фамилия А.И. Юринской мелькнула в «Месяцеслове» Токмаковых: помните, вместе с X. П. Кандинским она была восприемницей при крещении И.Ф. Токмакова. Это, видимо, бабушка психиатра И.М. Сабашникова.) Позднее Иван Михайлович стал главным врачом психиатрической больницы «Творки» под Варшавой. Не у него ли лечился известный литовский художник и композитор М. Чюрлёнис?

Однако не все присутствовавшие на вечере Сабашниковы имели четкое представление о родстве с Кандинскими, и мне пришлось сказать, что купец H. X. Кандинский был женат на M. Н. Сабашниковой, что А.Н. Старцева, урожденная Сабашникова, воспитала детей Николая Бестужева, а ее кузина А.Д. Корнакова стала известным монголоведом. Не знали они и о родстве с одним из основателей Дальневосточного пароходства, М.Г. Шевелевым, дети которого породнились с детьми ссыльного поляка М.И. Янковского, внук и правнук которого живут во Владимире.

Но дело не только в кровных связях. Не менее важны духовные узы. Поэтому потомки Кандинских и Сабашниковых с особым интересом отнеслись к рассказу о встречах их предков с декабристами Бестужевыми, Горбачевским и другими.

Много интересного сообщили и они, тем самым уточнив и расширив родословную Сабашниковых. Так я познакомился с еще одной представительницей этого славного рода, Златой Александровной Сабашниковой, учившейся вместе с А.И. Кандинским в Московской консерватории. Ее отец, кузен издателей, был рентгенологом, микробиологом, конструировал фотокамеры, сам делал их, увлекался художественной фотографией. Снимки его, хранящиеся у дочери, представляют интерес для историков фотоискусства.

Злата Александровна живет на Арбате, в том самом доме, который описан в романе А. Рыбакова «Дети Арбата». Видел ее в последний раз в шумном, пестром потоке, беспрерывно шуршащем по брусчатке. Она шла с каким-то рюкзачком на спине. Ей было явно не по себе от постоянной опасности быть задетой, сбитой с ног, но взгляд был спокоен, тверд, хотя и насторожен

Родившаяся и выросшая в Москве, почти всю жизнь отдавшая преподаванию русской классической музыки, чудом избежавшая ареста в тридцатых годах, Злата Александровна даже внешне резко выделялась из нарядно, модно одетой летней толпы и выглядела не только как приезжая, но и как человек из другой эпохи, ныне невероятно замутненной и взбаламученной.

Как часто мы, находя вполне убедительные причины и ссылаясь на разные обстоятельства, проходим мимо живого олицетворения нашего прошлого, а Злата Александровна олицетворяет и одну из усохших ветвей древнего кяхтинского рода...

Однако древо, корнями уходящее в Сибирь, продолжает зеленеть. Удивительный, любопытный эксперимент поставила история. Сначала купцы вслед за казаками-первопроходцами прошли на Обь, Енисей, Лену (освоение Сибири — прямая заслуга вологжан, костромичей, вятичей, потому-то оно шло северными широтами), потом спустились к Байкалу, основали торговлю в Иркутске, Верхнеудинске, Селенгинске, Кяхте, Нерчинске, кровно соединились с местным населением, как Кандинские, Сабашниковы, а потом на новом витке истории вернулись в Россию.

Даже у этих присутствующих в Доме художника внешне совершенно русских людей все же проглядывали смугловатость, раскосость глаз, темнота волос и восточные скулы.

Часто говорят, что раскосость русских — следствие татаро-монгольского ига. Как видите, дело не только в этом, но и в очень давних тесных связях центра России с Сибирью. Конечно, при освоении ее миграция в основном шла с запада на восток, но, как выясняется, немало сибиряков переезжало в центр России не только в нынешнем, но и в минувших веках. И нет ничего удивительного в том, что восточные черты проступают в облике писателей В. Шукшина, В. Распутина, А. Вампилова, который был наполовину бурят. К сожалению, не успел у него спросить (а мы с ним не просто земляки, я пытался опубликовать в «Байкале» его пьесы и рассказы, но мне не удалось сделать этого), знал ли он о подвиге своей близкой родственницы В.В. Вампиловой (1887—1914), первой бурятской фельдшерицы, учившейся на курсах П. Лесгафта в Петербурге, которая записала 36 бурятских и монгольских мелодий? Она погибла в Урге, борясь против эпидемии тифа.

Тут названы лишь известные всем люди. А те, кто живет или бывал в Восточной Сибири и Приамурье, подтвердят, что у большинства русских, родившихся там, восточные черты — чуть ли не обязательный элемент внешности, который особенно проявляется в преклонном возрасте.

Вспоминается посещение дома престарелых в поселке Атамановка под Читой, куда заезжали с собкором «Известий» Анатолием Клёвой, который написал серию материалов в защиту инвалидов. Когда мы появились там, нас окружила толпа пожилых людей. По именам, отчествам, речи — все русские, но у большинства в облике присутствовала «монголизированная орнаментация» — раскосые карие глаза, «гуранистые» скуластые лица. Многие из них воевали на фронтах Великой Отечественной войны, были и те, кто сражался против банд Семенова и Унгерна в годы гражданской войны.

Смотрел, слушал их, и вдруг меня осенило: среди них явно есть потомки сплавщиков, которые в 1857 году вместе с Михаилом Бестужевым вели караван барж и плотов от Ингоды к устью Амура! Ведь именно здесь, в Атамановке, декабрист набирал экипажи и начинал свое многотрудное плавание. Как изумляло его тогда «столпотворение вавилонское: поляки, вотяки, татары, евреи...». Бестужев не упомянул самих собой разумеющихся русских, бурят, тунгусов. Вспомнились слова Э. Ухтомского о союзе местных племен «с новоприбывшими богатырями»...

Долго сомневался, стоит ли писать о предках рода Кандинских, один из которых ограбил церковь, а другой разбойничал на таежных дорогах. При встречах с их потомками порой даже не решался говорить об этом сразу, а о том, чтобы писать, и не мыслил. Однако, выступая в Доме художника, я все же рассказал об этом и по реакции потомков Кандинских и всех слушателей убедился, что говорить и писать об этом можно и нужно. Иначе это обернется совершенно ненужным приукрашиванием истории рода. Давние грехи предков вовсе не порочат потомков, а, наоборот, ярко показывают, какой неизмеримый путь к высотам нравственности проделали многие поколения этого рода. И именно декабристы оказались у истоков его нравственного оздоровления и очищения.

То духовное облучение и освящение имело такую огромную моральную силу, которой хватило на все последующие поколения Кандинских, Сабашниковых, Старцевых, Токмаковых, Прянишниковых, Шевелевых и других сибирских семейств. Не случайно представители этих фамилий, воспитанные на передовых взглядах декабристов, взялись за распространение вольного слова Герцена, а затем перешли к прямой пропаганде идей Ленина. А в наши дни они достойно трудятся во всех отраслях народного хозяйства, во всех сферах науки и культуры.

Иркутск, Селенгинск, Чита, Петровский Завод, Курган, Ялуторовск и другие места, где жили декабристы, обладали особым нравственным климатом. Чиновники и богатеи не только уважали, но и боялись декабристов, которые защищали бедняков, лечили, обучали их детей. И местное население боготворило их. «Бог, а не люди!» — говорили о Бестужевых буряты.

Как все талантливые, великодушные натуры, декабристы проявляли постоянное внимание, интерес к развитию науки, культуры, умели радоваться новым открытиям, удачным книгам, появлению ярких личностей. «Каждый деятельный человек, — писал Н. Бестужев, — создавая себе круг своих занятий, оживляет весь этот круг и всех к нему приобщающихся взаимною пользою». «Ура нашему молодому поколению! Право, возрождаешься духом, следя за его успехами».

Уверен, что он и его брат Михаил высоко оценили бы и труды психиатра Виктора Кандинского, и издательскую деятельность М. и С. Сабашниковых, М. Водовозовой, полотна и скульптуры ученицы Родена Екатерины Песке, урожденной Лушниковой, культурно-просветительскую деятельность Гали Петровой-Кремневой, урожденной Токмаковой, в Крыму, Августы Корнаковой в Монголии... Отцы и матери их близко знали декабристов, свято хранили в своих домах портреты кисти Н. Бестужева, книги, подаренные М. Бестужевым, любовно рассказывали детям, внукам и правнукам о том, как братья-декабристы учили их грамоте и иностранным языкам, а главное, тому, чего не дал бы ни один институт или университет — душевному благородству, чистоте и порядочности человеческих отношений.

«Высоких мыслей достоянье...» бережно передавалось из поколения в поколение и нашло яркое отражение в духовном облике нынешних потомков многих сибирских семейств.