1.2.1. Искусство слова в теории В.В. Кандинского

Поэзия включена Кандинским в круг искусств, важных для идеи синтеза. В теоретических трудах художник анализирует плоть слова. Систему, созданную для живописи, он как кальку накладывает на литературу. В слове присутствуют два элемента: изобразительный, внешний (связь слова с предметом, явлением или процессом) и внутренний (форма сама по себе, «звучание»). Выведение слова, буквы, звука, печатного знака из «практически-целесообразной взаимосвязи» усиливает их внутренний звук. Так раскрывается духовное содержание в литературе. Кандинский в теории приходит к тому, что на практике уже использовали поэты-заумники Хлебников, Кручёных, Каменский и другие, к идее абстрактного словотворчества. В речи слово становится композицией, составленной из элементарных единиц — звуков. В печатном варианте композицией у Кандинского становится текст, состоящий из букв, слов и знаков препинания. Особое внимание Кандинский уделяет именно знакам препинания, т. к. они, искусственные символы, были созданы человеческим разумом не для обозначения действительности, но как отражение чувства и как функция языка, текста.

Поэзия для Кандинского тесно связана с музыкой. Она включена в вихрь всеобщей космической вибрации. Помимо того, что каждое слово «звучит», само поэтическое произведение имеет ритмическую основу. Но звук слова намного сложнее звука природного или музыкального. Слово само по себе, будучи изобретённым человеком, вбирает множество элементов и является сложным синтетическим организмом. Звучащее поэтическое слово воспринимается ухом как звук, душой как музыка и сознанием, включающим разум и душу, как символ. Отсюда и такое сложное воздействие слова поэтического: «Душа потрясается беспредметной вибрацией, ещё более сложной, ещё более... «сверхчувственной», чем душевная вибрация, возникающая от удара колокола, от звучащей струны, от упавшей доски». (49, с. 169)

Но выхода к Духу в этой логике нет. Есть лишь выход в бездну человеческого сознания. Каждое слово включается в цепь бесконечных, построенных по логике человеческого сознания ассоциаций. Очищенное от изобразительности абстрактное слово Кандинского растворяется в бесконечности субъективных трактовок, но никак не находит свой конкретный духовный эквивалент. Пример, приведённый в одном из вариантов труда «О духовном в искусстве», кажется неубедительным: «Простое, привычное слово (например, волосы) способно в верно почувствованном применении разлить вокруг себя атмосферу безнадёжности, отчаянья...» Налицо произвольная авторская ассоциация. Любой человек может построить бесконечное количество иных ассоциативных цепочек, веря, что он правильно почувствовал тайный смысл слова. На практике теория Кандинского не всегда применима. Осмысливая основы живописи, художник вычёркивает изобразительный элемент, оставляя лишь символический. На этом он строит свою систему. Основным пафосом борьбы с материей становится освобождение формы от природной зависимости. Поэзия же изначально ориентирована на символический язык, действительность здесь всегда преображена волей художника, поэтому и изобразительность условна. Если живопись развивалась от подражания природным формам (человек изображал то, что увидел при помощи зрения), то язык изначально был искусственным образованием, созданным человеком вне природы. Язык является абстракцией по отношению к природе. Более того, язык отражает явления не только материальные, но и психические, и при наличии веры — духовные.

Абстрактная живопись Кандинского становится понятной лишь тогда, когда открывается её система. Отсюда такая страсть к теоретизации, объяснению своих открытий. Сознание не может адекватно воспринять явление без-смысла. Кандинский наделяет смыслом спонтанно выброшенные на холст эмоции. Так появляется произведение живописи. Любое искусство имеет определённые пределы, за рамки которых нельзя выйти. Во-первых, любое произведение должно быть сотворено человеком (ледяной узор на стекле, лист папоротника, узор яшмы мы можем назвать удивительным и красивым, но произведением искусства они не являются). Во-вторых, в любое произведение искусства автор вкладывает определённый смысл (даже в назывании произведения бессмысленным — заключён смысл) и волю (стремление воздействовать на окружающих). В XX веке все попытки «выйти за» не увенчались успехом: явления «абсурдизма» (искусство без смысла) и «искусства для искусства» (искусство без воли) стали лишь жестом культуры, обозначившей свои границы.

Поглощённый идеей создать универсальную теорию искусств Кандинский для развития литературы делает следующий вывод:

Здесь открываются широкие перспективы для литературы будущего, которая увеличит арсенал своих средств также и такими словами, которые, не обозначая никакого предмета и будучи практически нецелесообразными, будут употребляться как абстрактно целесообразный внутренний звук. (49, с. 169)

Кандинский, в котором Художник был превыше всего, не смог почувствовать специфику литературы как искусства. Поэтому все «широкие перспективы» уместились в нескольких коротких декларативных произведениях поэтов-заумников или дадаистов.

Что на практике Кандинский, как отмечают многие исследователи, так и не применил теоретические построения. Это утверждение верно для литературы. В ней художник использует именно символический смысл слова.